«Вспоминать о человеческом»

30 ноября завершила работу писательская резиденция в Бердске. Среди участников шестой смены был Иван Образцов.

Иван Юрьевич ОБРАЗЦОВ – поэт, прозаик, критик, эссеист. Родился 21 ноября 1977 года в Бийске. Окончил Бийский политехнический институт и Барнаульскую духовную семинарию. Преподает историю и теорию иконописи, русский язык и литературу, ведёт факультативный курс по теории стихосложения. Член Союза писателей России с 2015 года. Публиковался во многих изданиях, в том числе в «толстых» журналах. Дипломант премии Даниила Хармса (2016), лауреат «Литературной России» за серию рассказов (2017) и «Нового мира» в конкурсе эссе к 140-летию Чуковского (2022), губернаторских издательских конкурсов (2012, 2022).

– Иван Юрьевич, вы автор статьи «Миф о сибирской литературе». В чём он состоит и насколько живуч?

– Речь идёт о терминологической несогласованности в обозначении того литературного процесса, который называют «сибирская литература». Проще говоря, в языковом отношении такое наименование интуитивно определяет некое явление, сказать о котором что-то конкретное невозможно. Например, «сибирская» – которая отличается от «всей остальной» или «всех остальных» литератур. Но о каком отличии идёт речь? Географическом, биографическом? Роберт Рождественский – это сибирская литература? Или сибирская литература – это Шукшин? Может, «сибирской» надо называть литературу, в которой главным признаком является тема Сибири? Или отличительный признак – это использование в текстах элементов некоего сибирского говора, образов из местной мифологии, фольклора?

При такой постановке вопроса ни один из упомянутых признаков (ни по отдельности, ни в сочетаниях, ни все вместе взятые) не будет универсальным и удовлетворительным. Руководствуясь этими и любыми другими подобными признаками, мы вообще рискуем прийти к выводу, что никакой отдельно взятой «сибирской литературы» нет и в помине. Так как литература на русском языке может быть определена лишь через языковую уникальность и в данном случае русским языком определяется, то в отсутствие «сибирского» языка отсутствует и «сибирская литература».

Можно подойти к вопросу с другой стороны – с той, где сам автор определяет себя как «сибирского писателя». Этот путь хоть и более понятен, но имеет чисто юридический подвох. Ведь как-то странно проводить перепись и заставлять авторов заявлять о своей «сибирскости». Тем более что многие покойные авторы так и останутся за бортом в отсутствие документально подтверждённых свидетельств об их лично заявленной литературной «сибирскости».

– Кого из ушедших поэтов вам не хватает особенно сильно? Пушкина, Лермонтова, Высоцкого, Бродского?

– Поэт отсутствовать просто не может: если возможно читать его, то любой поэт живее некуда. Исходить, как мне кажется, можно только из идеи бессмертия, потому «не хватать» может чего угодно в литературном процессе: книг, гонораров, библиотек, журналов, но поэты, которые уже случились – лично мне их хватает в полной мере, и ныне живущих, и тех, чей земной путь завершён, и теперь они живут бессмертно.

Приходится слышать, например, что, не случись та роковая дуэль, Александр Сергеевич ещё ого-го сколько бы написал. Вам что, мало того, что уже есть? По моему твёрдому убеждению, читать Пушкина, Лермонтова, Высоцкого, Бродского, так же, как и каждого случившегося и состоявшегося в русском языке поэта, можно всю жизнь без ощущения нехватки. Именно чтение других поэтов даёт наполненность и твоему собственному творчеству, так что не хватать может только тебя самого и то лишь потому, что ты пока ещё здесь, пока ещё не весь состоялся в земном пути и в русском языке.

– Вы изобрели необычную форму – малый роман. Как она возникла?

– В малом романе главные персонажи – это поколение как бы зависшее посередине, между старшим и младшим. Для этого нового типа – «срединного» в самом широком смысле поколения – мало рассказа, но много романа. Потому данные тексты – это попытка создания принципиально новой формы – малый роман. Романный способ существования внутри произведения сжимается до афористичных цитат из жизни главных героев. Эпиграфы глав играют важную роль, так как на их (несомненно библейском и определённо популярно-культурологическом) фоне и происходят самые нелицеприятные события. В малом романе создаётся не только новая романная форма (стиль чатовых рассуждений и пространного поста в соцсети, разговорность, переходящая в монологичный текст), но определяется новый герой русской художественной прозы. Ему пока нет полного осмысления в современной литературе, но место для этого осмысления зияет громадным белым культурологическим пятном. Герой этот, игнорируемый, неозвученный, существующий в отсутствии общественной рефлексии – средний человек малого романа.

Вообще, на мой взгляд, важно выразить не столько формально, сколько художественно те аспекты бытия, о которых писатель может говорить не искусственно, прямо и откровенно. Малый роман – это не внешняя форма, а скорее содержательная интерпретация существующих устоявшихся литературных форм выразительности.

– Вы издавались в Канаде...

– Это произошло благодаря помощи главного редактора литературного журнала «Огни над Бией» Людмилы Максимовны Козловой. Она имела опыт работы с канадским издательством и предложила мне издать там первый малый роман. Это издательство готовит книжные макеты и на их основе электронные книги, вот в этом формате и вышла первая моя книга прозы «Рула (сонные заметки о романе)».

– В каких отношениях между собой ваши поэзия и проза?

– Поэзия для меня является основой, в каком-то смысле фундаментом, на котором построен каждый текст, будь то рассказ, эссе или более крупная прозаическая форма. Конкуренции здесь нет никакой, есть иерархия. Дело, разумеется, не в том, что одна форма или жанр выше другого, а скорее в способе, которым я каждый раз выстраиваю художественное высказывание. Вообще довольно существенный объём изданных мной произведений относится к поэтическим формам, но последние несколько лет проза стала занимать всё более заметную часть писательского времени.

– Как звучит ваш жизненный девиз? А творческое кредо?

– Поэт всегда – ввысь. Вертикаль, а не длина, потому никаких горизонталей в поэте быть не может.

Нет «специальных» «красивых» слов для поэзии: поэт делает любое слово «специальным» – превращает в поэзию (буквально ритуально), если того требует истинный голос, исходный смысл языка.

– Лет 10 назад вы публично заявили: «Чтение стихов необходимо!» Кому и для чего?

– Религиозные тексты необходимы человеку, чтобы он помнил о божественном, а чтение стихов необходимо человеку, чтобы он вспоминал о человеческом.

Юрий ТАТАРЕНКО

Фото из личного архива И. Образцова