«Нужна санитарная критика!»

Амарсана УЛЗЫТУЕВ родился 7 июня 1963 года в Улан-Удэ в семье выдающегося бурятского поэта Дондока Улзытуева. Окончил Литинститут им. Горького. Поэт, автор книг «Сокровенные песни», «Сверхновый», «Анафоры», «Новые анафоры». Победитель международного поэтического конкурса «Эмигрантская лира», лауреат телеконкурса «Вечерняя Москва», обладатель приза зрительских симпатий Всероссийского конкурса «Время поэтов», дипломант премии «Московский счёт». Лауреат Госпремии по литературе Республики Бурятия. Член СРП, Русского ПЕН-центра. Живёт в Москве и Улан-Удэ.

– Что относите к табу в литературе и искусстве в целом?

– Нет ничего такого, чего литература и искусство не в состоянии «переварить». Лотман вообще считал, что «табу и есть культура». Во французской литературе это, вероятно, началось ещё с Жерара де Нерваля. В нашей и американской литературе набоковскую «Лолиту», кажется, знают все. Но в бросании вызова общественным устоям, в попытках сознательного нарушения всевозможных конвенциальных соглашений, принципов нравственности и морали основной проблематикой является определение границ канона и кича, территории искусства провокаций и территории профанаций, то есть не-искусства. Последнее есть коммерческое предпринимательство, рынок, на «поединок» с которым вёл своё «войско песен» Хлебников, и где основной продукт (цитирую из популярной эстрадной певицы) – «мясо для народа». С помощью рекламы, пиара это «мясо» выдаётся за шедевры современного искусства и культуры. Великая идея «индивидуации» по Юнгу трагическим образом для современного мира деградирует в фазу подмены понятий, вульгарного упрощения смыслов и явлений.

– Интересна ли вам новая территория – критика, драматургия, проза, переводы?

– Да, критика интересна. Ибо на смену сегодняшней комплиментарной должна прийти критика санитарная, навлекающая гнев и обвинения поэтов в гонениях и проч., проч., но она нужна – оздоравливающая и злая, подобная «санитарам леса» в природе. В противном случае поэзия погибнет в бесконечных премиальных междусобойчиках, плавно переходящих в ярмарку тщеславия, под фуршетный звон фужеров и шум фестов, когда поэт видит прежде «себя в поэзии, а не поэзию в себе», как говорил классик. Но это не вина литературной критики или «ползучих литературоведов», как именовал их Мандельштам. По большому счёту это вина методологии, той философской мысли, которая должна ответить на вопрос «почему» и которая сейчас в тупике. К великому сожалению, в литературоведении и методологии на данный момент нет больших идей.

– А есть ли фестиваль, на котором мечтаете побывать?

– Какой-нибудь поэтический фест на планете Луна под названием «Незнайка». Шучу. К сожалению, ваш покорный слуга не большой любитель фестивалей и путешествий. Я домосед, вернее холмосед. Сидел бы на зелёном холме или в какой-нибудь бамбуковой хижине и играл на лютне, этакий китайский Ли Тай-Бо. Ловил бы, выпив крепкого кумыса, луну в пруду и т.д. Ещё хорошо бы дождь, люблю дождь. Вот и весь мой фест. Кайф.

– Что любите и что не любите?

– Сначала отвечу строками стихов моего отца:

«О тоонто моих отцов, / О дымоходы белых юрт, / О сладкий дым, / О милый кров, / Где песни старики поют!..» (перевод С. Куняева).

Именно глазами отца я полюбил всё, о чём эти строки, особенно людей почтенного возраста, их одновременную мудрость и беззащитность, само их наличие, свидетельствующее о незыблемости существования этого мира, но который нуждается в защите и бережном внимании и заботе. И продолжу строками уже из моих стихов литинститутского периода, в качестве принявшего эстафету от отца:

«Я от плачущей лимбы пьянею, / Я при звуках её сожалею, / И, горююще, долго молчу, / Сердцем тише в груди колочу. / И о том я огромно тоскую, / И бескрайне о том я горюю, / Что по мне не течёт вода, / Что по мне не идут стада».

Тут требуются комментарии. На месте рождения ребёнка, которое называлось тоонто, буряты зарывали в землю пуповину. Лимба – бурятский духовой музыкальный инструмент.

– Когда начались ваши стихи?

– В третьем классе (в 9 лет), вероятно, по просьбе учителя сочинил маленький стишок на бурятском языке. Помню  название – «Хадхууртайхан ёлко», что в переводе означает «ёлочка в иголочках”.

– Знаете, «от чего свободен свободный стих»? Роль верлибра в вашей жизни?

– Ответ очень простой: он ни от чего не свободен. Это иллюзия и самообман считать, что свободный стих или верлибр (что одно и то же) от чего-то свободны. Подробнее об этом как-нибудь напишу статью, а то и книгу. Пока же проиллюстрирую свою мысль словами из того же трактата: «Истинный художник осваивает все формы и направления, все школы и традиции, все методы и стили – и только тогда он от них свободен».

– Какого памятника не хватает столице Бурятии? А Москве?

– В Улын-Удэ – уверен, многие мои земляки со мной согласятся – Дондоку Улзытуеву. Он признан бурятами подлинно народным поэтом, национальным достоянием, бурятским Пушкиным. Умер молодым – в 36 лет. Моя недавно ушедшая родная сестра до последнего времени добивалась от властей города хотя бы названия улицы его имени. Но она получила отказ за подписью недавно избранного мэра с вердиктом, что Дондок Улзытуев не имеет права на то, чтобы в его честь была названа даже улица. Потому что «не имеет государственных званий и наград».

Что касается столицы нашей родины, нужен памятник великой абстрактной идее, как в Нью-Йорке – Свободе, а у нас, например, Конституции, ибо сказал же в конце своей жизни Бердяев: только истинно свободный человек по-настоящему ответственен, и только ответственный человек по-настоящему свободен. Кстати, Чингисхан, косвенным образом, через внуков, имевший отношение к созданию Государства Российского, по данным историков, также и создатель первой степной конституции «Великой Ясы».

– Чем живёт сегодня литература Бурятии?

– Хотя я не считаю себя специалистом в этом вопросе, если совсем коротко, то 20 лет назад литература Бурятии, как и вся российская, осмысляла свою историю, сейчас – осмысляет нынешнюю действительность, например, о жизни мигрантов-бурят на заработках в Южной Корее.

– Вопрос про успех. Как он выбирает, к кому прийти?

– Говорят, то, что мы ищем, в свою очередь ищет нас. Видимо, надо искать. Например, искать успешной реализации известного принципа «искусства в себе, а не себя в искусстве».

– И последний вопрос, часто его задаю собеседникам. В людях поселился страх заболеть коронавирусом. А какая зараза страшнее – вирус наживы, равнодушия, бездарности?

– Перечисленное вами очень плохо, но мудрец сказал: всё зло от равнодушия.

Юрий ТАТАРЕНКО

Фото К. Скабардиной