Заяц в рубашке

Над заснеженным рапажником кружил, снижаясь, орел. «Видать, кого-то засек», – подумал Леонид Лобыкин и придержал лошадь, трусившую в санной упряжи. Вот птица упала на невидимую отсюда жертву, снег всклубился, но атака, очевидно, не удалась: орел тут же поднялся и улетел, а Лобыкин поспешил к месту происшествия.

На снегу, испещренном заячьими следами, охотник заметил несколько небольших пятен крови возле полузасыпанной норы. Он взял наизготовку ружье и принялся обтаптывать снежную нору. Под ногою вдруг зашевелилось что-то мягкое, живое. Лобыкин наклонился и, осторожно разгребая снег, обнаружил и ухватил за уши зайца. И тотчас по сердцу резанул младенческий, жалобный крик. Заяц вырывался, царапался. На его спине виднелись неглубокие ранки.

Что было делать? «Повезу-ка косого своим ребятишкам – пусть выходят, а там видно будет». Лобыкин вернулся к лошади, посадил зайца в мешок. Дорогой зверек долго подпрыгивал вместе с мешком в санях, потом успокоился.

До своего поселка в тот вечер Лобыкин доехать не успел. Решил заночевать в деревне Григорьевке у давнего знакомого. Хозяйка дома встретила Лобыкина с подойником в руках и предложила гостю располагаться самому, пока она подоит корову. Хозяин Михаил Игнатьевич, как оказалось, еще не вернулся из соседней деревни, куда уехал за валенками.

Лобыкин управился с лошадью, занес в сени ружье, а мешок с зайцем опустил за деревянный ларь. Укачанный за дорогу заяц сразу затих.

На дворе быстро темнело. Вскоре вернулась хозяйка, обеспокоенная задержкой мужа, а следом пожаловал сосед Петр Анисимович Попов – тоже из охотников. Выяснив обстановку, он предложил:

– Пойдем-ка, Ильич, ночевать ко мне – посидим, погутарим. Ну, как хозяин и вовсе припозднится, да подумает чего зря...

Сказано было в шутку, да с намеком: Михаил Игнатьевич был и в самом деле ревнив.

Так и сделали. Охотники поужинали и завели у самовара бесконечный разговор, а в доме через дорогу события между тем принимали нешуточный оборот.

Не дождавшись мужа, жена Михаила Игнатьевича легла спать, но сон, понятное дело, не брал. И вдруг в тишине, особенно чуткой и настороженной в деревянном доме, послышался шорох, постукивание, тупой удар. В сенях кто-то шарился. Хозяйка вскочила с кровати, закинула крючок на двери. «Кто там?» – крикнула. В сенях смолкло. Ясное дело – там кто-то затаился. Должно быть вор, прознавший, что в ларе хранится мясо. Через какое-то время шорохи возобновились, а потом началось невообразимое – топот, толчки, загремели и покатились оставленные на ларе пустые ведра.

Хозяйка обмерла, но тут послышались удары в сенную дверь. «Открывай!» Это был голос мужа. Хозяйка немного окрепла духом, но как пройти через сени? Закричала: «У нас вор в сенки залез, я боюсь». Мужу показалось подозрительным, зачем вору закрывать за собой дверь? Он застучал еще решительнее: «Открывай, или я выломаю дверь!» Была, не была! Хозяйка включила свет, взяла топор и распахнула в сени дверь. Никого. Она подбежала к запору и быстро откинула крючок.

Михаил Игнатьевич ворвался в сени и, метнув на жену недоверчивый взгляд, стал заглядывать во все углы. «Что это?» – он поднял дергавшийся мешок. – «Не знаю. Разве что Лобыкин оставил – он к Поповым ушел ночевать».

Немного успокоившись, Михаил Игнатьевич развязал мешок, извлек оттуда за шиворот зайца. И поплатился – зверек задрыгался и чиркнул когтем по носу Михаила Игнатьевича. Брызнула кровь... Со злости хозяин едва не шмякнул бедного зайца об пол да стерпел и сунул обратно в мешок. А уж наутро то-то все посмеялись над происшествием! Вот тебе и трусливый заяц: от орла вырвался, хозяйку чуть заикой не сделал, а хозяина – кривым!

Дома Лобыкин подготовил для пленника пустовавший сарайчик и в присутствии сынишки и дочки развязал мешок. Освободившись от смирительной ткани, заяц стал прыгать на стены, но, поняв, что убежать нельзя, быстро успокоился. Недолгой была и его голодовка: к утру исчезла выложенная в кормушку и капуста, и морковь. Постепенно заяц привык не только к своим и соседским ребятишкам, но и к лохматому засоне Рыжику, изредка вылезавшему из теплой конуры.

Двор Лобыкиных был обнесен высоким дощатым забором, и дверь сарайчика на ночь оставляли открытой. По следам было видно, что заяц прогуливался вдоль забора, но, не найдя лазейки, всякий раз возвращался в свою избушку.

Прошло две недели. Раны от когтей орла на спине зайца зажили, и теперь не было причины и права держать косого в неволе. Но поймут ли это ребятишки? Ведь у них только и разговоров, что о зайце.

К счастью, трудную тему о выпуске зайца на волю Лобыкину не пришлось заводить. На дворе уже вовсю бушевали февральские вьюги, и после одной из них, под утро, возле забора намело высоченный сугроб. Заяц, в отличие от Рыжика, не дремал. С подросшего сугроба он и маханул на улицу. И что любопытно: следы не плутали по поселку, а прямиком прострочили к березовой роще, призывный шум которой наверняка улавливали заячьи уши. Не зря же они у него такие большие. «Да, брат, видно, ты в рубашке родился», – подумал Лобыкин о приключениях зайца, но на всякий случай тщательно затоптал на улице его следы. Охотников-то в поселке немало...

Юрий ЧЕРНОВ