Миг удачи

Миг удачи

В начале апреля от дедушки пришла посылка. Когда я распаковал увесистый, туго спеленатый сверток, там оказался птичий домик – синичник. Синичник был маленький, аккуратный и выкрашен в темно-зеленый цвет.

– Ну вот, малыш, – сказал я сыну, ставя дедушкин подарок на стол, – теперь у нас будут жить синицы.

Мы промазали щели пластилином и думали назавтра выйти в лес. Однако ночью у ребенка открылся кашель, и птичий домик мне пришлось вешать одному.

Я выбрал живописное место далеко «за околицей» Академгородка, на светлой лесной прогалине у глубокого оврага.

Несколько дней подряд то одно то другое не позволяло нам проведать наших синиц. Спустя неделю, предвидя, что совместный поход опять срывается, я решил сходить в лес с фотоаппаратом и порадовать сына хотя бы фотографией этого места.

Цифровая камера, которую мне одолжили ради такого случая, как нельзя лучше годится для приятных пустяков: есть не просит, пленку не расходует, можно сделать лишь пару снимков и сразу посмотреть их дома на компьютере.

Было хрусткое морозное утро. Колокольный звон большого православного праздника разливался по всей округе. Безмятежное небо обещало блаженный день. На надломленной веточке клена у обочины висела сосулька. Я разгрыз ее хрупкую матовую сладость.

Золотое солнце радостно пробивалось сквозь верхушки деревьев. Вскоре обнаружилось, что наст вполне держит мой вес, тогда я оставил дорогу и пошел напрямик через березняк. Характерный «рюм» зяблика различался где-то на пределе слуха – его мелодичную песенку я слышал в этом году впервые. И отовсюду неслись звуки вездесущего весеннего лесного радио – серебряная разноголосица синиц.

Изредка проваливаясь, шагал я по просторному березовому лесу. Пересекая старый заячий след, заметил вплавленное в снег перо. Длинное черное перо, по-видимому сорочье, отливало изумрудным блеском. Другие предметы невдалеке на снегу привлекли мое внимание: под огромной мертвой сосной, которая высилась как патриарх, снег был усеян множеством разбитых шишек. Я погладил серый отполированный бок дерева, диаметр которого свидетельствовал о былом величии. Теперь это была кузница дятла. А вот и сам он, энергичный, коренастый, показав алое подхвостье, уселся рядом на осину и пошел работать клювом. Давняя детская мечта встрепенулась во мне: найти бы когда-нибудь красное перышко дятла – в наших краях это было бы подобно перу райской птицы...

Тем временем показался ельник, так всегда радующий зеленью своих шатров посреди заснеженного леса. Я вошел в старую еловую аллею, где было сумрачно и даже немного зябко. Отсюда уже просматривалась моя заветная палестинка. Осторожно приблизился.

Я так привык, рассуждая с сыном о нашем птичьем домике, говорить «синичник», «синицы», что несколько опешил, когда из летка вынырнул вдруг поползень, умостился на стволе вниз головой и беспокойно запричитал, крутясь как заводной. Откуда-то взялась и вторая пичуга, и они дружно выразили свое неудовольствие.

Значит, поползни! Ну что же, живите. Я расчехлил фотокамеру, включил трансфокатор, но, пока примеривался поймать птичек вместе с домиком в кадр, они упорхнули. Эх, где же ты, красное мое перышко удачи? – подосадовал я на свою нерасторопность.

Между тем день разгорался. Я осмотрелся по сторонам. Березы росли на прогалине в вольном беспорядке. Их ветви исчертили небо узором белых сияющих лучей. Как все-таки хороши они весной! Солнышко уже припекало. Ошалелая муха прогудела возле моего лица.

Со стороны аллеи послышались новые звуки. По тропе между елями грациозной трусцой двигалась красивая стройная лошадь. За ней бежала девушка.

– Доча, Доча! Стой, моя девочка! – звала она.

Лошадь бежала как будто с ленцой, но когда расстояние начинало сокращаться, прибавляла ходу. Человек и животное скрылись из виду.

Я сфотографировал поляну, березу с синичником, а потом прошел к самому краю оврага.

Головокружительная глубина открылась подо мной. Овраг утопал в снегу, лишь кое-где подсыхали проталины и зеленела прошлогодняя трава. А когда я оторвал взгляд от грандиозного провала и повернул голову влево, на валежине совсем рядом, в десятке шагов, вдруг как бы материализовалась большая серая сова. Она сидела прямо на солнцепеке и глядела на меня сквозь узкие щелки глаз.

Нарочито медленно я поднял фотоаппарат и тут с ужасом обнаружил, что кадры закончились. Чтобы освободить место в памяти камеры, потребовалось переключиться в особый режим, а затем обратно, при этом аппарат предательски жужжал. Сова не улетала. Затаив дыхание, я дал максимальное увеличение и плавно, как в тире, нажал спуск.

Птица позволила сделать и второй снимок. Почувствовав удачу в руках, я хладнокровно просмотрел отснятые кадры на экране: все в порядке, резкость в норме. В этот момент сова бесшумно снялась со своего насеста и скользнула вниз по склону. Миг – и она исчезла.

Переполненный впечатлениями, я вернулся к полянке и сел на теплое бревно. Все еще не веря, снова включил экран фотоаппарата и убедился, что моя сова по-прежнему сидит на сучке. Чувство необыкновенной радости, забытого с детства чистого счастья охватило меня. С наслаждением я вытянул ноги и закрыл глаза.

Сова улетела, но это ничего уже не могло изменить.

Арсений БЕРЕЖНЫЙ.