Спасите лосят!

После выстрела Машка и Малинка отпрянули назад. Старшая – Машка – прилегла поодаль на снег, испуганно замерев, не поворачивая головы, рассматривала запорошенную первым снегом опушку: откуда ждать опасность? Младшая – Малинка, все еще чувствуя запах вымени, молока, родного тепла, подошла, тычась, ища сосок у павшей матери, прядая назад, когда вздрагивали в судороге ее ноги. Алая и бурая кровь, подчиняясь угасающему сердцу, шла и пузырилась из страшной раны. Лосиха пыталась оторвать голову от земли и поводила глазами, ища лосят: живы ли они?

Машка росла крепкой и ладненькой, а Малинка все никак не могла напитаться силой – на тонких ножках, от матери никуда ни на шаг – страшно. Когда грубые руки, пахнущие потом, порохом, бензином и табаком, повалили лосят на первый снег и стянули ноги капроновой веревкой, то сначала Малинка, а потом и Машка жалобно и протяжно заверещали. В руке у Высокого появился большой нож:

– Может, здесь их, чтоб не мучились?

– Нет, подожди. Привезем, откормим, а потом зарежем на Новый год, – ответил ему Бородатый. – Сколько мяса-то будет! Губы, язык, печень – деликатес: продадим – наваримся!

Машку и Малинку положили в темное жесткое нутро машины, вонявшее кровью, долго везли. Когда открыли дверцы, белый свет был таким резким, что из глаз пошли слезы.

...Утро начинается не по часам, а так. На зорьке открываешь глаза, скидываешь сон и прыжком с кровати – в новый день. Как говорили в старину, кто рано встает, тому Бог подает. Что сегодня принесет новый день? Антон по старой, еще армейской привычке проснулся рано – как и положено старшине, за полчаса до подъема, чтобы быть готовым к службе прежде, чем его солдат-десантников разбудит дневальный.

Не мы убиваем время, а время убивает нас. В застывшей веренице машин на Большевистской или внезапно появившейся вынужденной паузе в делах, а порой и просто на отдыхе, на золотом осеннем Алтае, он вспоминал эту истину. Время не вернуть. Единственное, что невозможно остановить и на что нельзя повлиять. Мобильник в кармане куртки зазудел как всегда не вовремя.

– Да, я. – Антон крепче сжал руль и приостановился у обочины. По мере разговора лицо менялось, как темнеет небо осенью. – Я приеду за ними, резать не надо.

Сидевший рядом улыбчивый крепкий блондин Коля вопросительно посмотрел на товарища.

– Поедем на Алтай в Тальменку, звонили друзья. Им отдали лосят – хотят их на мясо: мать браконьеры застрелили, а лосята остались.

Николай понимающе кивнул, вопросов не было. Ему, бывалому охотнику, представились маленькие, неуклюжие лосята, застывшие в прицеле «Зауэра», и планка прицела вдруг начала мутнеть: «Как это убить мать, как это убить маленьких?!» С детства они с Антоном вместе – и в школе за одной партой сидели, и в секцию бокса в свое время вместе пошли, а потом жизнь потекла у каждого своя. Теперь Антон – предприниматель, а также председатель товарищества собственников жилья – должность по нынешним временам хлопотная, безденежная, но кому-то и за порядок нужно отвечать. Николай, окончив Сибстрин, встал вместе с отцом и братом у руля дорожно-строительной компании. Но дружбой дорожат, пронесли ее через все годы – до сего дня.

«Сузуки» деловито и мерно урчал двигателем, выбрасывая из-под скатов километры заледенелой сибирской дороги. Двое ехали с одной целью. Передав руль товарищу и расправив затекшее в многокилометровом автоброске тело, Антон сухо и немного рублено, будто военный с военным, говорил с директором Новосибирского зоопарка:

– Да, первое, что пришло в голову, – позвонить вам. Сейчас едем на Алтай в Тальменку и все узнаем на месте, потом перезвоню. – И уже обращаясь к товарищу: – Он их примет и выделит спецмашину до места и обратно.

Николай в ответ утвердительно кивнул, привычным взглядом держась за дорогу. Лицо Антона снова стало суровым. Какими нужно быть людьми, чтобы пойти на такое? Как вытравилось в людях то, что называют моралью и добротой? Неужели все из-за денег? Он опустил лицо в ладони. Усталость уходила – не раздумывая, он ехал на Алтай.

В Тальменке были уже под утро. Розовеющая полоса на востоке очертила далекую горную гряду и, хотя в поселке еще были сумерки, разглядели усадьбу и пристроенный слева теплый хлев. Хозяйка – приветливая и уже с утра румяная и деловитая, улыбалась и по-деревенски предупредительно даже пыталась подать руку выходящим из машины двум крепким мужчинам.

– Оне там, – поздоровавшись, указала она на хлев, – вчера вечером сосед стукнул в калитку – думала, как всегда на бутылку стрельнуть, открыла, ба! Рядом с ним на веревке двое – этих, – показала она на хлев. – Крепенькую Машкой назвали – чем-то на племянницу мою похожа – ладненькая, а вторую – Малинкой, повеселее чтоб звучало – хворает она.

Машка и Малинка испуганно прижались в угол на звук скрипнувшей двери сарая.

– Привел, говорит: вот забирай, может, продашь кому, – кормить нечем, резать жалко. Мы тоже небогато живем с мужем – работаем от темна до темна, а только и хватает что самим. Вам, Антон Валерьевич, и позвонила, помню, что сами с Николаем – охотники, не раз здесь бывали – на вас одна надежда, спасите лосят, пропадут! Смешные они такие, как дети, – добавила она, помолчав, и, немного стесняясь, убрала отданные ей деньги в карман латаного линялого ватника. Деньги за живых, как за разделанное рыночное мясо.

Машка и Малинка стояли на своих худых ножках и смотрели на вошедших без страха. Малинка сделала несколько маленьких шагов к Антону и, пофыркивая, с шумом вдыхая воздух, потянулась губами к карману куртки. Он улыбнулся и поспешно достал припасенную на этот случай в придорожном кафе горбушку хлеба:

– Бери, хорошая, бери!

...Директор зоопарка обернулся на стук в дверь кабинета, качнув копной седых волос.

– Здравствуйте, Ростислав Александрович! Спасите лосят!

*     *     *

Так в начале ноября благодаря жителям Академгородка  Антону Малышеву и Николаю Лапину при деятельном участии директора Новосибирского зоопарка Ростислава Шило были спасены двое лосят. Теперь они обрели свой новый уютный кров в зоологическом парке нашего города.

Егор ПЛИТЧЕНКО

На снимке: Антон Малышев: «Лосят в обиду не дадим!»