Рассказы Ю. Чернова

Юрий Чернов вновь приглашает нас в мир охотничьих зорь, рыбацких костров, в тишину заповедных озер, в мир, где человек с ружьем, затаив дыхание и унимая стук колотящегося сердца, напряженно всматривается в белесые сумерки земли...

В этом году открытие охоты 2 сентября. Для настоящего охотника этот день всегда праздник.

Бывает же...

С егерем Карпухиным отправились мы на вечернюю зорьку к пойме знаменитого Убинского озера. Хороши здесь охотничьи угодья: плесы – чистые, глухие, а меж ними – лабиринт проток.

– Без лодки тут делать нечего, – рассуждал Карпухин по дороге, – а я свой обласок еще позавчера привез. Эх, отведем сегодня душу!

У нас созрел такой план: Карпухин вывозит меня на плес, высаживает на крепкую лабзу, а сам становится в камышах на соседней чистинке.

Охотничье дело он, в отличие от меня, знает в совершенстве. В его уверенной поступи, во взгляде крупных немигающих глаз – залог успеха предстоящей охоты. Чувство надежности вызывает у меня даже бодро вздернутый нос егеря на красном, словно из бани, лице. Все у него просто, достижимо. Я купаюсь в этом сиянии самоуверенности и без конца задаю вопросы. Какая погода для охоты лучше: тихая или ветреная? Верно ли, что иногда подранок ныряет в воду, хватается за камышинку и погибает, не размыкая клюв? А где утки ночуют: на воде или на суше?

После каждого вопроса Карпухин упирается в меня взглядом, будто видит впервые, с полминуты молчит и чеканит:

– Да это ребенок знает. В тихую зарю утка под облаком тянет, а в ветреную – к камышам жмется.

Один только раз Карпухин позволил себе удивиться:

– Бывает же... В Казахстане убили несколько уток, а в желудках у них нашли золото...

Дорога разбилась на несколько тропок, ведущих к озерным плавням. Карпухин задержал поднятую ногу и – после некоторого колебания – свернул вправо. Мы еще долго шли меж тростников, прыгали через гнилые канавки, выделывали замысловатые петли. Под ногами прогибалась зыбкая лабза. Наконец вышли к небольшому заливчику. Лодки тут не оказалось.

– Бывает же, – тихо вымолвил Карпухин. – Моя пристань тут должна быть.

Он что-то еще пробормотал и пошел назад. Я послушно копировал его шаги. Нам попалась маленькая копешка. Карпухин взгромоздился на нее и долго изучал горизонт. Мы снова нырнули в тростники. Шли, шли и залезли в трясину.

– Бывает же, – мрачно изрек Карпухин, с трудом вытягивая болотные сапоги из грязи. – Надо было взять левее.

Пошли левее. И снова вышли к тому же заливчику.

– Гляньте-ка, – искренне изумился егерь. – Бывает же...

Поплутали еще с полчаса. В маршруте Карпухина я уже не улавливал никакой системы. Куда девалась его самоуверенность и лоск? Вдали ухнули первые выстрелы. А мы тут... Карпухин, видно, подстегнутый выстрелами, шел теперь напролом, круша тростник, как вепрь. Заметно темнело. Эх, прощай охотничья заря!

Вдруг на нас налетела пара уток. Я машинально вскинул ружье и выстрелил. К моему немалому удивлению, одна из уток стала планировать и метрах в ста круто упала вниз. Только теперь я понял, что поспешил с выстрелом. В таких камышах утку, что иголку в стогу искать.

Мы постояли с минуту и продолжили поиск лодки. Карпухин смахнул со лба пот и расстегнул телогрейку. Я уже и не знал, что делать: дуться на егеря или жалеть. Мы просто устали.

Перед самой теменью вышли наконец к хорошо утоптанному бережку узкого длинного залива. В конце его на легкой волне спокойно покачивался обласок Карпухина. Подошли поближе и живо переглянулись. На дне лодки лежала... убитая мною утка.

Бывает же...

Пешковские караси

Давно собирались мы с Иваном Васильевичем на озеро Пешково. В Северном знает о нем каждый, а вот тех, кто к нему пробирался, по пальцам перечтешь.

К озеру добирались мы так: сначала поднялись на лодке в верховья Тары, а затем, оставив лодку в тайнике, долго шли по болотной тропе... на лыжах. Только так – на широких полозьях – и можно было идти по зыбкой лабзе, которая, казалось, вот-вот прорвется и засосет. На привалах Иван Васильевич старался скрасить трудную дорогу рассказами о пешковских карасях. Какие они тут справные, сочные – никаких жиров на сковороду не надо.

 Перед самым озером начался рямок. Мы оставили лыжи и пошли налегке. Вот между сосен блеснула вода, вот открылась поросшая кувшинками заводь, а вот сорвалась с нее пара припозднившихся по той осени кряковых уток. Я моментально сорвал с плеча «ижевку» и, желая отличиться, свалить на похлебку уток, прогрохотал поспешным дуплетом. Увы, не отличился, не свалил. Гулкое эхо еще билось в лесных берегах озера, а лицо Ивана Васильевича страдальчески скривилось, как от зубной боли. Но то, что он сказал, сделало промах еще огорчительней.

– Как же я, старый пень, забыл тебя предупредить! Нельзя тут стрелять перед рыбалкой! Теперь заляжет пешковский карась. На пару дней – не меньше. Не выносит он пальбы – тишина-то здесь вековечная...

И что бы вы думали? Так оно и сталось.

Представляю его удивление...

В пойме средней Оби, называемой по-местному сорой, великое множество озеринок, продолговатых заливчиков и просто блюдец воды, иногда совершенно с голыми илистыми или песчаными берегами. Водоемчики эти – излюбленные места кормежек нырковой утки. Корма здесь вдоволь и, главное, обзор идеальный. Попробуй, подойди к уткам по плешине...

Вот и я стою у самой кромки тальниковой чащи и наблюдаю, как саженях в ста от меня на открытой отноге спокойно кормятся два гоголя. Обычно у них так заведено: нырнет один, а второй сторожит, дожидается своей очереди. А эти ныряют дуэтом, будто по команде. Силуэты уток отчетливо чернеют на белесой воде. Вот один за другим они картинно опрокидываются, как пораженные мишени в тире, исчезают. Проходит секунд пятнадцатъ-двадцать, и утки вновь поплавками выскакивают на чистое зеркальце. Осмотрелись, отдышались и опять – нырь.

Должно быть, это красиво – утка, плывущая под водой. Почему-то ни одному оператору не пришло в голову заснять подводную кормежку уток. А может, и есть такие фильмы, да я их не видел...

Но это лирическое отступление так, между прочим, а главная мысль свербит занозой – как добыть эту парочку гоголей? Ползком? Заметят. Небольшие ямочки на берегу имеются, но есть и гривки, их не минуешь. Стоп, стоп, а если от ямки к ямке? Пока утки ныряют, а ты – короткими перебежками, как на войне или глухарином току.

Прикинул маршрут, изготовился и, только утки канули, попер что есть мочи. Шагов через пятнадцать шмякаюсь у первой гривки. Краешком глаза – на воду. Вот утки нарисовались и через обычную паузу (значит, не заметили!) нырнули. А меня словно выметывает пружина. Впиваюсь взглядом в ближайший загривок и лечу к нему, будто там спасение от пуль. Падаю плашмя. Сердце колотится. Во рту пересохло. Утки все ближе. На них даже боязно взглянуть. Ну, ныряйте же скорее!

Снова рывок, снова падаю, зарываясь в песок. Уже можно стрелять, но меня подмывает желание сделать еще один бросок. И я бегу. Доскакиваю до самой воды и, уже не прячась, прикладываю к плечу ружье. Опущенные стволы почти упираются в воду.

Сейчас появится первый. Где? Тут? Левее, правее? Успеет ли снова нырнуть? Успею ли выстрелить? Секунды скачут, стволы подрагивают. Вот-вот взбугрится вода, и выскочит гоголь. Представляю его удивление...

Юрий ЧЕРНОВ.