Кто остановит жестокость?

Кто остановит жестокость?

Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.

Пифагор

Говорят, что в Древнем Риме дети считались собственностью родителей, которые могли их продавать, выбрасывать или убивать по собственному усмотрению. Столько миновало столетий с той поры, а что изменилось? Последние годы с телевизионных экранов, газетных и журнальных страниц не сходит информация о жестоком обращении с детьми. Ребенок по-прежнему представляет собой придаток взрослых, которые делают с ним все, что взбредет им в голову. От слуг не требуют такого безграничного послушания, как от ребенка. Никогда правами человека не пренебрегали так, как в случае с детьми, по отношению к которым можно быть безответственным, бросающим их на произвол судьбы, и в своей жестокости не уступать древним римлянам. По закону жестоких родителей лишают родительских прав, а детей помещают в приюты. И нет никакой гарантии, что ребенок снова не попадет из огня да в полымя.

Татьяна. Впервые я увидела ее в кабинете завуча в одном из детских домов. За столом сидела хозяйка кабинета с перекошенным от злости лицом, а перед ней стояла хрупкая белокурая девочка с отсутствующим взглядом. Время от времени она переминалась с ноги на ногу – видимо, устала от долгого пребывания в напряженной позе. А завуч все кричала и кричала, угрожая сгноить в колонии. Ее раздражало молчание девочки. Наконец, исчерпав арсенал угроз, женщина стукнула кулаком по столу. Девочка вздрогнула, напряглась, и внезапно, словно стрела, пущенная из лука, вылетела из кабинета, крикнув на ходу: «Да пошла ты…» «Ну, погоди, сволочь, – ты у меня еще попляшешь», – в ярости прошипела женщина, хотя знала, что ничем подопечную не проймешь. Девочка прошла такую школу жизни, что каждый содрогнулся бы, читая ее личное дело.

В семье пили все, но сравниться с главой семейства никто не мог. Отец пропивал все, что можно было пропить, а в состоянии опьянения буквально зверел. Он истязал и жену, и тещу, не щадил и малолетнего ребенка. Погромы устраивал такие, что в соседних квартирах содрогались стены. Вызывали милицию, помещали в медвытрезвитель, но это не помогало. Однажды, когда милиция отказалась выехать и забрать погромщика, мать и бабушка решили проблему по-своему. Они просто убили изверга. Топором, на глазах у ребенка, расчленили его тело и всю ночь упаковывали в сумки, пакеты и прятали в разных местах подальше от дома. Что пережила девочка, вряд ли кто может представить.

Женщины осуждены на длительные сроки заключения, а девочку определили в детский дом. Сначала в один, а потом, по достижению 14 лет, перевели в другой. Учиться Таня не хотела, ее не прельщала профессия штукатура, и она постоянно сбегала с занятий, за что не раз бывала наказанной. Притеснения и попреки куском хлеба со стороны воспитателей могла терпеть долго, а потом взрывалась, вымещая на беззащитных всю боль, накопившуюся в ее душе. Она не понимала доброго отношения к ней, будто опасалась подвоха. Порой за добро платила черной неблагодарностью: грубила, рвала и выбрасывала подаренные ей новые вещи. Никакой дисциплины девочка не признавала, и от малейшей попытки ограничить свободу лицо ее бледнело, ноздри раздувались, кисти рук судорожно сжимались в кулачки, но… Воспитателей она не трогала, все-таки знала границы дозволенного.

Последний раз я встретилась с ней года через три в женской колонии, куда приезжала с благотворительной акцией, которую проводило общество «Вера». Я не узнала ее в массе одинаково одетых в серые телогрейки женщин. Она сама подошла ко мне. Это была уже не та хрупкая белокурая девочка. Повзрослевшая, с печатью пережитого на лице, она казалась теперь «пуленепробиваемой». На прощание Таня притулилась к моему плечу и тихо прошептала: «Простите, если можете, за прошлое».

Бог тебя простит, девочка. Мне ли обижаться на человека и без того обиженного судьбой, пережившего такую жестокость, которая может присниться только в кошмарном сне.

Жестокое обращение – это не только побои и сексуальное насилие, это и игнорирование основных интересов и потребностей детей. Это и жизнь впроголодь, и рваная обувь, в которой хлюпает вода и мерзнут ноги; и некачественное образование, ограничивающее выбор профессии; и принудительная профориентация, не оставляющая ребенку этого выбора; это и отсутствие должной медицинской помощи.

Но самое страшное – это психическое насилие над личностью, унижение ее достоинства; оскорбление, демонстрация неприязни; попреки куском хлеба или неблагополучными родителями. И бессмысленно надеяться, что воспитанные в такой атмосфере дети вырастут милосердными.

Жестокое обращение – это и отказ в восстановлении справедливости, который я наблюдала в одной из школ. Девочку избил взрослый человек в стенах школы. Учителя видели распухшую щеку и царапины от пальцев на ней, но вместо того, чтобы наказать виновного и защитить подростка родителям заявили: «Вы ничего не докажете. У вас нет свидетелей». Унижение, ложь педагога, призванного защитить ребенка – все это пережила девочка. Допустимым стало одну назвать шлюхой, у другого сбросить учебники со стола, на третьего орать до посинения.

Психическое насилие над личностью ведет к формированию у детей комплекса нервно-психических отклонений, делающих их «трудными», «опасными», дезадаптированными в социальной среде. Замедляется их психическое развитие, так как все силы тратятся на борьбу за выживание. Тяжелы и социальные последствия. Малообразованные, озлобленные, не имеющие навыков нормальной семейной жизни, они не в состоянии создать свою полноценную семью и жестокое обращение переносят на своих детей.

Происходит трагическое воспроизведение насилия из поколения в поколение. Проблема отдельной семьи, отдельной школы или детского дома выливается в общенациональную – проблему психической деградации нации. Дети, познавшие жестокость окружающих, становятся алкоголиками или наркоманами, проститутками или членами каких-либо сект, кончают жизнь самоубийством или попадают в тюремную камеру.

В ст. 19 «Конвенции ООН о правах ребенка» говорится о том, что государство обязано обеспечить защиту ребенка от произвола взрослых, от жестокого обращения. Россия ратифицировала «Конвенцию», а дальше что? Есть ли у нас на местах реальная власть, способная защитить детей? Кто остановит жестокость?

Нина ЛОГВИНЕНКО, психолог