Золотое время

Золотое время

«Я – армии рядовой, всегда горжусь участием в войне,считая это главным делом своей жизни. Вторым моим «фронтом» была организациябольшой науки в Сибири. Институт математики СО АН СССР, возглавляемыйакадемиком С. Соболевым, вместе с прекрасным коллективом, создавался имоим жизненным опытом: все решалось быстро. Здесь и сейчас. Как на фронте. Этомой Академгородок. Это мое Отечество. Судьба его – моя судьба!»

Эти опубликованные в одной книге слова ТатьяныТРЕТЬЯКОВОЙ можно взять в качестве пролога к моей беседе с этой удивительномолодой женщиной, которая с 1958 по 1968 гг. была старшим референтом иначальником научно-организационного отдела Института математики.

– Татьяна Дмитриевна, первый вопрос не может бытьиным: как вы попали в Академгородок?

– Мы с мужем приехали в Новосибирск в 1957 году.Жили у моей мамы, в коммуналке. Как-то встретила подругу, сотрудницу Управлениякадров недавно организованного СО АН СССР. Она узнала, что я еще не работаю, идавай взахлеб рассказывать: «Тут в Академию наук набирают сотрудников. Такие люди,как ты, нужны позарез!» Я пыталась возразить, дескать, кто я такая, чтобыработать с академиками, но она меня чуть ли не за руку схватила и повела прямок начальнику Управления кадров Козлову. Он, как узнал, что я фронтовичка,достал ручку и лист бумаги: «Пишите заявление. Завтра выходите на работу». Таконо и получилось. 14 марта 1958 года стало первым днем моей работы вПрезидиуме СО АН.

– И вы сразу стали работать у Соболева?

– Почти. В конце 1958 года Сергей Львович обратился вУправление кадров с просьбой порекомендовать ему в штат человека, который бымог быть ему правой рукой по всем организационным вопросам. Дело в том, что всеназначенные директора институтов СО АН еще жили и работали в Москве – былизавкафедрами МГУ, завлабами различных НИИ. В Москве же по получении штатныхрасписаний комплектовались списки зачисленных сотрудников: аспирантов,членов-корреспондентов, кандидатов и докторов наук. Так как готового жилья ипроизводственных площадей еще не было, а жизнь институтов Новосибирска ужеактивно развивалась, решались вопросы строительства. Это было необходимо ипотому, что наше знаменитое здание по адресу: ул. Советская, 20 находилосьв плачевном состоянии после пребывания здесь института Сибгипрошахт. Косметическибыл отремонтирован только один этаж, где располагался Президиум СО АН –кабинеты академиков Лаврентьева и Христиановича, внушительных размеров приемная,канцелярия, бухгалтерия, протокольный отдел. Несколько комнат было отведеноГПНТБ, остальные компактно заселены институтами – из расчета приблизительно 30 кв.мна институт. Институты, в свою очередь, были разбиты по научным комплексам.

Я имела отношение к двум комнатам: в однойрасполагалась наша математическая библиотека, в другой – комплекс математики. Впоследней на тот момент обосновались: Институт гидродинамики (представитель –А. Дерибас), ИЯФ (О. Оранский), ИТПМ (М. Жуков).

Здесь же во время своих приездов академик Соболевпроводил семинары по самым современным физико-математическим вопросам: «Овычислительной математике», «Дифференциальные уравнения в частных производных»,«О новейшей вычислительной технике». В небольшой комнате набивалось кучанарода: молодые ученые сидели по двое на одном стуле, сидели на столах,подоконниках. Но никто не роптал. Затем обычно следовали затяжные дискуссии натему услышанного.

– Как вы считаете, что заставило видных московских иленинградских ученых ехать сюда, в Сибирь? Неужели романтика?

– Настоящим российским патриотам, коими были нашикрупнейшие ученые, хотелось, чтобы заветы Ломоносова начали претворяться вжизнь. Осознание недооценки Сибири у руководителей того времени, я думаю,возникло во время войны, когда волею судеб здесь оказались многие заводы,фабрики, институты, культурные учреждения. Москва и Ленинград вдруг увидели,что, обладая огромным сырьевым и человеческим потенциалом, Урал и Сибирьпо-прежнему находятся вне зоны развития. Про Дальний Восток, откуда я родом,вообще не говорю – «отрезанный ломоть».

Кроме того, атмосфера научной жизни двух столицнаходилась в упадке – сама система отношений власти и науки того времениспособствовала этому. Однажды Сергей Львович открылся мне с неподдельнойгоречью: «Татьяна Дмитриевна, вы не представляете, насколько там все прогнило!»

И тогда, чтобы уберечь, спасти науку от политики,возникла идея создать научный центр подальше от Москвы – в Сибири. Мысль осоздании Сибирского отделения АН СССР родилась у Соболева и Христиановича вовремя отдыха в Мозжинке – знаменитом поселке академических дач. Деятельный Христиановичи во время отдыха не мог забыть о работе: «Надо что-то делать, потому чтодальше так жить совершенно невозможно!»

Понимая, что вдвоем такой серьезный проект осуществитьвряд ли удастся, был приглашен третий участник, которому было суждено статьосновным «двигателем» проекта, – Лаврентьев.

– Соболев сказал, что «там все прогнило». А в чемвыражалась эта «гниль»?

– Понимаете, поколение ученых, о которых мы сейчасговорим, – люди старой закалки и классического воспитания. Люди, родившиеся дореволюции и глотнувшие того, не советского воздуха. Умные, честные,свободолюбивые, насквозь порядочные. А их заставляли все делать по указкепартии, идти на компромиссы, на которые нормальному человеку идти былоневозможно: принимать по блату посредственных сотрудников, участвовать вкаких-то политических интригах, подписывать письма сомнительного содержания ит.д.

Ужас столичного существования первых директоровинститутов Городка я сама могла вполне оценить по их заместителям. Сколько ихсменилось у одного только Соболева – даже я не помню! Все это были подокументам люди, обремененные степенями и званиями, а на поверку первостатейныекарьеристы, циники и воры. Один москвич, заместитель начальника очень крупнойстроительной организации, меня учил: «Никогда нигде не работайте начальником.Будьте всегда заместителем, потому что заместитель ни за что не отвечает».Глядя на этих людей, я понимала, с каким чудовищным контингентом приходитсяработать нашим любимым академикам в Москве.

– И у Лаврентьева были подобные заместители?

– И у Лаврентьева! Это на самом деле страшно, потомучто деньги тут вертелись огромные – Хрущев на становление науки в Сибири денегне жалел.

И вот эти горе-заместители приезжали сюда на полгода,откусывали свой кусок пирога и уезжали обратно.

– В чем заключалась ваша работа?

– Я была связующим звеном между научнымируководителями различных направлений и директором института – Соболевым. КогдаСергей Львович находился в Москве, мы созванивались каждое утро, и я подробноинформировала его о состоянии дел в институте на текущую минуту.

Проблем было много, потому что все приходилосьвозводить буквально с нуля – и институты, и дома, и коллективы, и отношения свластью. Но поверьте: мы на работу шли как на праздник. И это не преувеличение.Я счастливейший человек, потому что мне довелось работать с такими людьми!Среди первых директоров институтов я не вспомню ни одного недостойногочеловека. А как они обращались к своим сотрудникам, с каким уважением! Длятаких людей хотелось костьми лечь, но выполнить любое их поручение.

Был такой эпизод. Сергей Львович собирается в Америкуи абсолютно невинным голосом говорит мне: «Узнайте, пожалуйста, когдаотмечается католическая Пасха. Я хочу по пути заехать во Францию, к Лагранжу,но боюсь не застать его ввиду пасхальной недели». Я в шоке. Кто в начале 60-х вСССР знал, когда отмечается католическая Пасха? Я звоню в нашу церковь – ту,что возле цирка. Не знают. Звоню в Москву, в иностранный отдел Академии наук.Не знают. Звоню в МИД. Там тоже не знают. Только на одиннадцатом (!) номеренашелся человек, который совершенно случайно знал ответ на этот вопрос. А ведь,казалось бы, сущая ерунда!

Мне в работе помогала фронтовая закалка. На фронтеведь рассуждать долго некогда: приказали – есть, товарищ командир! – и бежишьвыполнять. Причем не как попало, а с пониманием того, что от твоих действийзависит твоя жизнь, жизнь товарищей и жизнь родных, которые где-то глубоко втылу ждут нас.

Многие административные работники ходили законсультациями ко мне. Потому что в этой сфере я почти два года, пока мы неразмежевались по своим институтам, оставалась редким специалистом в новорожденномСО АН.

– Как выглядел Академгородок, когда вы приехали сюдауже на постоянное место жительства?

– Нам с мужем дали квартиру на Морском в августе1960-го – тогда здесь еще не было ни проезжих дорог, ни тротуаров, ни посадок,ни транспорта нормального. В основном, работающие в Городке люди по-прежнемужили в городе и добирались оттуда, кто как мог. Кто-то на старенькомавтобусе-«коробочке». Кто-то, не выдерживая тягот тряски по ухабистым русскимдорогам, приезжал на электричке и шел через лес пешком. По грязи. Хорошо помню,что грязь была особенная – мыльная какая-то.

Морской проспект стали благоустраивать следующейвесной, в 1961-м.

В Академгородок я переехала вместе с родным институтом.Немногие знают о том, что нынешнее здание Института математики – четвертоеместо его прописки. Два были в городе – на ул. Советской и Мичурина, атретье – в Академгородке, в доме №43 (ул. Правды, 1. – С. М.).Просто по номеру, поскольку официальных названий у улиц тогда еще не было. Вавгусте 1960-го два подъезда этого здания отдали моему институту, а два – институтуМешалкина. И вот в тех двух мешалкинских подъездах, в подвалах, поселилиэкспериментальных собак. Представьте эту нелепую ситуацию: математики, которымтак необходимо в работе сосредоточение, вынуждены были решать свои задачи подканонаду собачьего лая.

К счастью, такое соседство продлилось недолго. В 1963 годуИнститут математики обрел постоянное пристанище – здание, в котором находится ипоныне.

– Многие люди, которым посчастливилось жить вАкадемгородке в первые годы его существования, отмечают необыкновенную аурутого времени: надежда на общее светлое будущее буквально переполняла людей,заставляя их стыдиться мелких соседских склок, семейных дрязг и обывательскогообраза жизни.

– Это правда. Я думаю, чувство локтя, которое было такхарактерно для первопроходцев Городка, укоренилось здесь во многом благодаряфронтовикам, которых было очень много во всех сферах зарождающегося города науки– и в строительстве, и в производстве, и в медицине. Люди, которые прошливойну, безусловно, начинают мыслить по-иному – не отвлекаясь на суету. Своейсилой воли, ответственностью и трудолюбием фронтовики заряжали молодежь,служили ей примером.

Да, между людьми существовали особые отношения. Жизнь,что касается ее бытовой части, была не сахар, но кто смотрел на быт? Жилидружно. Работали дружно. Отдыхали дружно. И я полностью разделяю восторгочевидцев той, изначальной городковской жизни. Это было действительно золотоевремя.

Сергей МАЛЫХ