Зимние дороги

Зимние дороги

«Хороший люди»

Февральская пурга застигла нас с приятелем на льдуОбского моря, когда мы шли прямиком из Шарапа в деревню Ерестную, что на другомберегу. Как-то незаметно к высокой поземке примешался верховой снег, вокругпотемнело, куда-то пропали берега. Шквальный боковой ветер стал явно крутить –то бил в лицо, то толкал в спину.

– Кажется, не туда идем, – остановился приятель.

Я не знал, что отвечать, что делать. Без компаса втакую круговерть можно или петлять по своему следу или уйти Бог знает куда.Пошли наугад, чтобы двигаться и согреваться: оба были одеты легко.

Вдруг впереди замаячила смутная фигура. Казалось,кто-то по-шамански кланяется и машет нам руками. Мы обрадованно побежалинавстречу. И вскоре замедлили шаги. На ветру вихлялась воткнутая в снегсосенка.

– Эх, я-то подумал – человек, – подосадовал приятель.

– А ты не ошибся. «Хороший люди» мы встретили. Сейчася у него дорогу спрошу, – сказал я и наклонился над сосенкой.

– Ты, случаем, не в Дерсу превратился? – приятельнедоумевал.

– Спасибо, «люди», понял, – продолжал я игру. – Во-онтуда, говорит, идите. К его соседу. Пошли!

И мы заспешили к другому, едва различимому силуэту.Приятель-то не знал, а мне как-то говорили, что между Шарапом и Ерестной каждуюзиму кто-то расставляет вешки. И теперь мы смело бежим по следам этого доброгочеловека – от одного постового к другому. В снежных вихрях вешки и в самом делекажутся фигурами регулировщиков, специально поджидающими нас.

Кричало дерево в бору

Разыгралась, расшумелась над бором вьюга. «Самое то», –решаю я, отправляясь на широких лыжах по старой просеке. Люблю в такую падеру*посмотреть и послушать лес, ведь совершенно особое в это время состояние – и унего, и у тебя самого.

Сквозь привычное посвистывание хвои и знакомые скрипы осинвдруг улавливаю далекий крик – откуда-то из Прелой пади. Тягучий и отчаянный,он внезапно оборвался, а потом снова взвился – так высоко, моляще, что сталожутковато и непонятно, какие силы могли исторгать его так долго, а какие – такжестоко кого-то истязать.

Я повернул лыжи и пошел на этот крик, удивляясь,почему раньше не слышал ничего подобного. Может, потому что впервые при мнезадуло именно из этого гнилого угла?

То, что я наконец увидел, походило на орудие пытки –сколь примитивное, столь и изощренное. Три стоявшие неподалеку друг от другасосны волею случая оказались связаны между собой в какой-то дьявольской поруке.Левое дерево – полусухой длинный хлыст, – подгнив, стало падать, но под углом всорок градусов зависло на суку среднего, а обломившейся вершиной уперлось вствол правой сосны – самой высокой и красивой. Дальнейшее проделал ветер.Раскачивая среднее дерево, он водил острием хлыста по телу правой сосны, сдираяу нее кору и добираясь до живого. Эта белая рана – отшлифованная, как кость, впотеках смоляных слез – была видна издалека и именно отсюда разносился вопль отелозившего по ней резца, со временем притупленного и отвердевшего, как камень.

Я попытался выдернуть из почвы хлыст – не тут-то было.Тяжелый сам по себе, он к тому же цеплялся за землю уцелевшим корешком.

Не поленился – сходил за топором. С каким жеудовольствием отсек я кащеевый корешок хлыста, а затем поднатужась сместил наполметра комель. И крик прекратился. Лишь глухо и недовольно зашумела Прелаяпадь, лишенная своего инквизиторского спектакля.

Двое

Голосую на трассе Новосибирск–Ордынское. Голосую ипританцовываю от мороза. А шоферы – как сговорились! – проносятся мимо. И они,конечно, не слышат, как я, поднимая руку, бормочу себе под нос по бесполезнойпривычке: «Ну, остановись, чего тебе стоит!» Не останавливаются.

На этот раз я, по-моему, уже и руку не поднимал, изаклинания не шептал, как возле меня завизжали тормоза «КамАЗа» с прицепом. Чемвнушительнее попутка, тем сильнее суетишься и спешишь при посадке. А водительсидел спокойно и тронул рычаги только тогда, когда я полностью устроился иоблегченно вздохнул.

Я мельком взглянул на него. Мужчина явно несоответствовал габаритам машины – коротышка, правда плотный, круглолицый. Налице ничего примечательного, кроме беззащитности синих безбровых глаз. Лихозаломленная шапка открывала шикарную лысину. Мы немного поговорили о том, осем, а потом надолго замолчали. Благо в пути молчание никогда не бываеттягостным. Смотришь на мелькающие перелески, величаво разворачивающиеся поля,дальние, подернутые туманом холмы и думаешь Бог весть о чем.

Настроенный на лирический лад, я даже вздрогнул, когдаводитель дал долгий-долгий гудок. Впереди никого не было.

– Кому вы сигналили?

Водитель неловко улыбнулся, пояснил:

– Вон там, на поле, видите одинокую сосенку? С ней яэдак поздоровался. Жалко мне ее. В бору-то все сосны в куче, а эта, как сирота,одна в скукоте. Я, если тут еду, обязательно просигналю. Ей, поди-ка, ивеселее...

Водитель смущенно умолк. Иной раз слова не нужны, атут пришлось ему объясняться. И, чтобы сгладить неловкость и подтвердить, чтособеседник понят так, как надо, я сказал: «Позвольте и мне» – и кивнул насигнал.

– За милую душу!

И над полем, где кручинилась одинокая сосна, сновазазвучал долгий-долгий гудок.

Юрий ЧЕРНОВ

–––––

*падера – зимнее ненастье, снег и ветер.