Тысяча километров войны

Тысяча километров войны

Августа Владимировна ТИХОНОВА (1922 г.р.) стала солдатом 312-й стрелковой дивизии, так и не успев закончить школу. Вернувшись с войны, она проработала десять лет врачом-стоматологом, была инициатором строительства докторского диспансера на ул. Воеводского, где трудилась потом до самой пенсии. Чтобы описать ту активную общественную деятельность, которую вела Августа Владимировна в различных организациях Академгородка, потребовалась бы отдельная статья. Главной заслугой этой энергичной женщины остается победа в Отечественной войне, которую она подарила своему сыну, своим талантливым и красивым внукам, правнукам и всем нам.

КРЕСТЫ В НЕБЕ

О войне я узнала в поезде, когда ехала из Новосибирска в Ленинград заканчивать десятый класс. Мы проезжали Волховстрой, и вдруг по радио сказали, что Германия объявила войну и все желающие вернуться могут пересесть на поезд номер такой-то обратного направления. Я решила поехать к дяде в Апатиты. Там впервые увидела вражеские самолеты с черными фашистскими крестами. Тогда они еще не бомбили, а просто низко летели, и летчики хохотали, глядя, как мы с подружкой улепетываем по полю.

Потом вернулась домой, в Камень-на-Оби, откуда меня и всех старшеклассников мобилизовали в ряды Красной Армии и повезли через Кулундинскую степь на двенадцати подводах. Приняли мы присягу, научили санитарок ползать по-пластунски, обмундировали и отправили на оборону Москвы, г. Солнечногорск. А чуть позже – на минское направление: Погорелое Городище, Вязьма, Великие Луки, Брянск, Ржев. Однажды я посчитала, сколько прошла за войну пешком. Получилось 1000 км.

ПЕРВЫЙ БОЙ

Первый свой бой я просидела посредине поля, как кукла тряпичная. Шквальный артобстрел, снаряды, осколки, в воздухе земля, крики, руки, ноги, и я в этом всем сижу. Просто с перепуга плюхнулась на землю, даже лечь не догадалась, и так в ужасе просидела весь бой. Шинель пробило местами, а саму Бог миловал.

Меня вообще берег всю войну какой-то ангел-хранитель. Раз стояли недалеко от Вязьмы. Я вернулась с ночного дежурства в землянку, а девчонки, наоборот, в бой ушли. Только прилегла, слышу – страшный обстрел: и тяжелыми, и шрапнелью. Попробовала высунуться, а некуда: земля рвется, неба не видно, ветки летят. Что делать? Встала посредине землянки на колени, руки сложила и бормочу: «Ой, мамочка, мамочка...» Так и простояла весь налет. А он как внезапно начался, так и закончился. Потихонечку вылезла, а вокруг одни тела, ни души. Штаб взорвался весь, деревья повалены, все перепахано взрывами, а моя землянка в два наката как стояла зелененькая под дерном, так ни одного выстрела в нее и не попало, будто кругом ее очертили.

ДОМИК НА ПЕРЕДОВОЙ

Когда мы стояли у деревни Малая Шубинка, по траншее ходила маленькая девочка и просила кусочки хлеба. Мне было приказано найти ее и переправить в тыл. Я нашла ее. Оказалось, что в конце окопа стоит землянка, в которой лежит ее раненая бабушка. Лежит бабка, плачет и ругает внучку на чем свет, что та «стерва» сама по окопам ходит, а ей хлебушка не дает. Подошла я поближе, гляжу, а бабушка вся в гнидах, места живого нет – вся кишит вшами с ног до головы, взяться не за что. А девчоночка берет этих вшей в рот и ест! Насилу уложила я бабку в коляску и отвезла к реке. Оттуда уже солдаты переправили их на плоту в тыл.

ЗЕРКАЛЬЦЕ

Щелк-щелк – раздалось где-то на березе. «Танька, снайпер!» – кричу я и прыгаю в траншею. Танька прыгает за мной. Висок у нее пробит, из маленькой дырочки течет густая струйка крови. «Погоди, я тебя перевяжу». Достаю бинт. Она вцепляется мне в рукав и ревет: «Нет, Гутя, меня убили! Я умираю, дай быстрее зеркальце!» Я повинуюсь. Посмотрелась секунду и как сиганет из окопа, да бегом в сторону штаба. Пробежала метров триста и упала замертво. Эта Танька – новосибирка была, Татьяна Медведева. Через много лет я встретила ее в городе. Пулю из головы ей вытащить так и не смогли, но она все-таки прожила с ней еще много лет и даже родила двоих сыновей. Только всю жизнь очень мучалась головными болями.

ДВА ТРИБУНАЛА

У нас все в полку знали, что я хорошо шью. Приду в землянку, и все просят: кто воротничок подшить, кто дырку залатать. Однажды принесли мне ребята разноцветного парашютного шелка – немцы на этих парашютах пускали осветительные ракеты. Принесли и попросили сшить кисет. До того красивый был шелк, что я сразу согласилась. Получилась разноцветная лилия на зеленом лугу. Пришлось потом нашить штук семь таких кисетов, чтоб никого не обидеть.

А солдат я любила всей душой – они защищали меня от придурковатых командиров. Всякие бывали командиры, попадались очень примитивные служаки. Два раза меня, например, хотели под трибунал отдать. Один раз за то, что не разобралась при перевязке, что парень самострелом занимался. Ожога-то на руке от пули у него не было, вот я сразу и не поняла. А командование знало про самострел – разведка как раз мимо проходила, когда он стрелялся в окопе. Глядят – буханка хлеба летит, банка от патронов и шапка – так подкладывали к руке, чтоб пуля через этот слой не оставила ожога на коже. Перевязала и отправила его в медпункт, а он в медсанбат ушел за 12 км от передовой. Решили, что я укрываю врага народа. Его, конечно, вернули и расстреляли, а я повернулась и убежала. Они не остановили, только орден Красной Звезды решили не давать, который мне выписали.

В другой раз нашла немецкую шинель. Тонкая такая, хорошая шерсть. Я не устояла и раскроила да сварганила себе юбку. Надела и пошла старое рванье к реке стирать. Гляжу – едут на лошадях разодетые в портупеи начальнички с тыла. Подъехали, допросили, что я и кто, привели в часть. Такой скандал раздули, что я во вражеской одежде! Солдаты отстояли меня, сказали, что я им чуть не весь полк обшиваю. Мне тогда было все равно – что свои убьют, что немцы. На фронте каждую минуту готов к смерти, и через какое-то время ужаса от этой мысли уже не испытываешь. Кто этой бойни не выдерживал, тот сам пускал себе пулю – кто в руку, а кто и сразу в лоб.

«КОНЦЕРТ»

Как-то раз на фронт приехала с концертом Лидия Русланова. Человек двенадцать девчонок посадили в грузовик и повезли к тылам. Пришли мы в землянку большую со скамейками, а там сидят санитарки из госпиталей – чистенькие, в шевиотовых платьях в рубчик и вся грудь в орденах. Нас такая злость взяла! Мы же приехали все грязные, рваные и без единой медальки. А ведь тот огонь, под которым мы на брюхе ползаем, им даже не отсвечивает, за пятнадцать-то километров! И что же, мы станем рядом с ними сидеть и песни слушать? Залезли обратно в свой грузовик и уехали.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

После войны я пошла в мединститут – так мне посоветовал фронтовой друг, и, конечно, был прав. Пока училась, я ни с кем не общалась и вообще была страшно замкнутая. Практически не могла общаться с людьми, зато могла смотреть в окно часами, молча и без единой мысли в голове. Сейчас такое медитацией называют, но, по-моему, это было обычное психическое расстройство.

Закончила с отличием. Единственное хорошее на курсе распределение в Ессентуки, которое досталось мне, подарила одному парню, потому что он был детдомовский, родом из тех мест и просто очень милый. А сама я распределилась в Новосибирск, где меня сначала встретила только газетка, постеленная на полу прямо в здании речпорта, потому что распределиться на словах и на деле – это было совсем не одно и то же. К счастью, на следующий день встретила знакомую матери, которая заняла мне денег на обед. Я и голодная-то была не из слабых, а перекусив, устроила такой разнос высшим инстанциям, что место мне искали недолго.

Я не привыкла, чтоб меня жалели,

Я тем гордилась, что среди огня

Мужчины в окровавленных шинелях

На помощь звали девушку – меня.

(Юлия Друнина)

Беседу вела
Мария ШКОЛЬНИК.