Таганок с Тихого Дона

Таганок с Тихого Дона

(К 101-й годовщине со дня рождения М. Шолохова)

Читатель,следящий за публикациями в рубриках «Живая история», «Байки у костра», долженбыл заметить появление на наших страницах в этом году нового имени. Это ЮрийЧернов. И вот на днях пришло известие, что Чернов (в числе еще несколькихлитераторов-ветеранов) удостоен премии имени В. Пескова, учрежденнойНовосибирским союзом журналистов. Знаменитый журналист и писатель ВасилийПесков специально прибыл в наш город и в прошлую субботу лично вручил наградылауреатам.

Пользуясьслучаем, редакция «Навигатора» от души поздравляет Юрия Владимировича с большимуспехом и желает ему новых творческих свершений!

У таежного людатаганок не в ходу. Зачем тащить в лес увесистую железяку – достаточно и топора,чтобы вырубить рогульки для костра. И все же я иногда беру с собой это треногоечудо, изобретенное степняками-кочевниками, да вдобавок облачаюсь в вышедшую измоды фуфайку, потому что все это – не обычные вещи, а очень памятные...

Забравшись в приобскиедебри, я наслаждаюсь уединением и подолгу смотрю, как веселое пламя лижетчерный обруч таганка и удобно устроившийся на нем котелок. В такие минуты я могудумать о чем угодно и мысли могут течь неспешно, отрывочно, подобноклочковатому дыму, которым играет ветер. Но однажды в этой бесконечной цепивоспоминаний всплыла, как наяву, картина давней уже военной поры. Вспомнилсямне мой горько-полынный степной Алтай, родное Мамонтово и летний вечер во двореглинобитного дома. Посреди двора – дымное огнище, а на нем – таганок с чугункоммолодой картошки. У костра нас пятеро: три старших сестренки, уставшая,поминутно засыпающая у тепла мама и я – единственный в доме голопузый мужичок.

В животах у насурчит с голодухи, а кизяки горят медленно – не горят, а шают. Вода и недумает закипать. Очнувшись, мама нашаривает в мешке кизячную лепешку –потоньше, посуше, – укладывает с наветренной стороны, а мы по очереди доголовокружения и слез раздуваем пламя. Дров нет. Кто-то идет на задворки,приносит пучок сухобыльника. С искрами взвивается столб огня и так же быстрогаснет, после чего делается еще темнее, а лень кизячного костра невыносимее. Нотерпения у нас хватает. Часа через два картошка доходит. Мама сливает воду, добавляетв парной чугунок полстакана молока, сырое яйцо, соль и зеленый лучок. Всетщательно перемешивается, и наконец готово знаменитое блюдо голодных лет –картофельная толченка! Даже сейчас, через столько лет, я ощущаю это обжигающеесладковатое варево, его ни с чем не сравнимый аромат...

Чем труднее детство,тем свяче память о нем. Спасибо тебе, таганок, что воскресил далекое и дорогое,спасибо и тому, кто от чистого сердца вручил этот треногий подарок. И в которыйраз оживает в моей памяти июльский вечер на берегу Хопра – притока Тихого Дона.Здесь мне с товарищем Петром Скобелкиным посчастливилось встретиться с МихаиломАлександровичем Шолоховым и его женой Марией Петровной, разделить их простоекрестьянское хлебосолье. А незабываемее всего был разговор с Шолоховым, которыйхочется сравнить с костром, у которого мы сидели: в нем и тепло сердечности, ибыстрое пламя ума, и едковатый, с жалами искр, дымок юмора.

Это, кстати,была уже вторая встреча с великим народным писателем, а первая состоялась двумягодами ранее в самой станице Вешенской. Тогда мы, корреспонденты краевой газеты«Молодой целинник» (об этой газете автор подробно рассказывал в «Навигаторе»№20 от 26 мая. – Прим. ред.), в честь 10-летия целины совершалимотопробег (на «Урале» с коляской) по 51-й «целинной» параллели от Целиноградадо Бреста. Наш маршрут, естественно, не мог миновать известного всему мируказачьего куреня, а когда его хозяин заметил, что Вешки расположены гораздоюжнее 51-й широты, мы ответили заготовленной на этот случай фразой: «МихаилАлександрович, наша поднятая целина и ваша «Поднятая целина» лежат на однойпараллели!»

Ответ Шолоховс улыбкой принял и по праву хозяина первым делом спросил, завтракали ли мы, апозже, узнав, что в дороге мы в основном питались на «подножном» да тем, чемлюди поделятся, спросил: «А что, казаки – добрый народ? Говорят, скуповаты...»Мы искренне возражали, вспомнив, как в хуторе Поддубровка заночевали у казакаПетра Ивановича Сиськова, буквально обкормившего нас разносортными яблокамисвоего сада, а утром его супруга Прасковья Николаевна не выпустила нас содвора, пока не насытила блинами прямо из русской печи.

– Мы такрастрогались, – пошутил один из нас, – что в благодарность забыли у Сиськовыхкуртки с эмблемами «Молодого целинника».

Удивительно,но этими сказанными вскользь словами Шолохов, посерьезнев, заинтересовался итут же дал секретарю задание – послать в хутор телеграмму, а нам сказал:

– В дороге безкурток нельзя, особенно ночью. Я вас обеспечу теплушками защитного цвета. Втаких я езжу на охоту.

Речь шла офуфайках. Мы из вежливости отказывались, просили не беспокоиться.

– Ничего,ничего, – успокоил нас Шолохов, – это мой личный подарок. За ваши ласковыеглаза.

Теплушки намвыдали на складе райпотребсоюза (правда, черные – защитного цвета неоказалось), и они нас здорово выручали в холодные росные ночи…

Во времявторого мотоциклетного путешествия по стране одна из теплушек приглянулаському-то из пассажиров железнодорожного парома Красноводск–Баку, и, переплывКаспий, мы не обнаружили ее в коляске мотоцикла. В Вешках мы восполнили потерю,а когда, изрядно попетляв по излукам Хопра, к ночи все же нашли рыбацкоестановище Шолохова, то сразу попросили его освятить новую теплушку – подержатьее в руках.

А МихаилАлександрович, как и при первой встрече, немедля позаботился о нас, путниках,пригласив к столу:

– Мы ужепоужинали. А с вами попьем чайку, за компанию.

Я похвалилкулеш – пшенный суп с вареным салом.

– У нас, наДону, он называется полевским супом. А в поле и жук – мясо, – заметил Шолоховпод одобрительный смех.

За разговоромопять было легко и весело. От души посмеялись над тем, как Шолохов объяснил мнепроисхождение своей фамилии:

– Шел человеки охал. Вот и Шол-охов! А вообще-то было древнее имя – Шолох...

С Хопрапотянул низовик.

– Вам нехолодно? – спросили мы шофера Михаила Александровича, сидевшего в однойрубашке.

– Ничуть.

– Он же казак, –пояснил Шолохов. – Знаете, есть такой анекдот. Едет казак из лесу. На нем однакепчонка да худой армяк. А мороз лютый. «Не замерз?» – спрашивают. А тот вответ: «К-к-казаки не з-замерзают». Вот и мы тоже сегодня не з-замерзаем. Впрошлый раз ездили на рыбалку, брали восемь одеял. И зря – жара стояла. А вчераповесили их посушить перед этой рыбалкой, да так и забыли снять. Сегодняпригодились бы.

Мы старались большеслушать (журналисты ведь), но Шолохов незаметно втягивал всех в разговор,спрашивал, как идут дела на целине, какое настроение у народа.

Разговор затянулсяза полночь. Хотя и устали мы, но ложиться не хотелось. Тогда Мария Петровна далакоманду спать.

Утром, когда Петруже возился в сторонке с запуском мотоцикла перед дорогой, я, прощаясь, увиделу костра два прокаленных дочерна массивных таганка. В необъяснимом волнениисмотрел на них, как на посланцев из детства, смотрел, очевидно, дольше, чем следовало.Не знаю, был ли перехвачен этот взгляд, но Михаил Александрович вдругпредложил:

– Возьмите в дорогутаганок – пригодится. У нас их два.

Первая мысль:зачем на нашем тесном «борту» такая увесистая и громоздкая штука? Но тут жедошло: от кого, дурило! Да такой подарок на руках можно нести – до самого дома!

– Который жеиз двух? – спрашиваю.

– Любой.

– Тогда берувот этот, с кривой ножкой. По крайней мере, в нем выражена какая-тоиндивидуальность, – добавляю под смех.

Так былиразлучены два чумазых собрата, а Обь и Тихий Дон, выходит, породнились черезних таким вот причудливым образом.

...Об этом ядумаю, шагая с большим рюкзаком, в котором лежит увесистый таганок, но я незамечаю его тяжести.

ЮрийЧЕРНОВ.