Солдаты космодрома

Солдаты космодрома

Спустя десятьлет после Великой Победы ЦК КПСС постановил создать второй испытательныйракетный полигон. Первый (Капустин Яр) был построен в 1947 году. Место дляполигона выбрали в излучине реки Сырдарьи, около небольшого казахского поселкаТюра-Там и неподалеку от строящегося Ленинска – закрытого города раскаленныххрущевок на степных ветрах, пыльного казахского города имени советского вождя.

Космодром былподелен между тремя генеральными конструкторами – академиками Королевым,Янгелем и Челомеем – и состоял из множества удаленных друг от друга площадок.Одновременно для соблюдения секретности началось строительство мнимогокосмодрома около поселка Бойконыр. Липовый космодром охраняли вплоть до 70-хгодов, и все сообщения в печати гласили, что запуск такой-то ракеты осуществленс Байконура.

Стартовую площадку№2, с которой полетел в космос Юрий Гагарин, построили уже в 1957 году. Под еефундамент был вырыт 45-метровый котлован размерами 100 на 250 м. Тот фланг, где располагались стартовые площадки для ракет «Циклон» и «Протон», былпримерно за 70 км на северо-восток от Тюра-Тама, а в 50 км на юго-востоке находился другой фланг площадок, где отрабатывали ракеты академика Янгеля изапускали «Зениты».

Ближе всех внаселенному пункту Тюра-Там располагалась площадка №10, где жили специалисты,обслуживающие полигон. Именно туда, в военную часть №11284, прибывали всесолдаты, которым довелось служить на так называемом Байконуре. Сюда же осенью1962 года приехали молодые выпускники НЭТИ, а ныне – уважаемые сотрудники Институтаавтоматики, пожелавшие сохранить анонимность, которые вспоминают тяжелыевремена службы с долей студенческого юмора.

И.А.:10-я площадка – это место жительства, отделенное от основного населенногопункта колючей проволокой, подобно Академгородку, отделенному от всех прочихрайонов лесной зоной. Там жили офицеры с семьями и стояли памятники погибшим наиспытаниях. Как раз за год до нашего приезда на 43-й площадке, где мы потомпроходили практику, взорвалась ракета с группой во главе с маршалом Неделиным,которого захоронили на Красной площади, а прочих других, поменьше рангом – вбратской могиле на 10-й площадке. Правда, тогда говорили, что он погиб вавиационной катастрофе, но местные, конечно, все знали.

На станцияхроссийских железных дорог про Тюра-Там ничего не слышали. Переспросишь три раза– глазами хлопают и плечами пожимают. Только те, кто служил на космодроме, живореагировали на это название: «Тебе в/ч 11284? Садись, доедешь».

Мы закончилиНЭТИ по специальности «радиоэлектроника», и нам была безальтернативнопредложена служба в ракетных частях Советской Армии. В те времена не былозакона по ограничению срока службы в армии выпускников вузов. Настроения былисамые унылые, поскольку срок службы мог длиться хоть целую вечность – лейтенантслужил до 25 лет, старший лейтенант – до 27-ми, капитан – до 30-ти, адальше больше. Из армии могли уволить только по сокращению штата, по болезниили за непослушание. Собственно, последний пункт тоже был фикцией, потому чтотакое поведение было только себе во вред, а прикидываться сумасшедшим непомогало. Некоторые бороду отращивали, рыбу в луже ловили – бесполезно. Если тыне нарушаешь правил, то ты обречен практически до пенсии. Нам всего по 22 года,а поскольку мы уже инженеры и за отсутствием квалифицированных кадров сразуидем работать начальниками радиотехнической станции, то должности у наскапитанские – восемь лет службы заказаны.

Таких«волонтеров», как нас называли кадровые военные, на космодром пригнали 300человек со всех вузов страны – Москвы, Ленинграда, Томска, Свердловска. Былисреди нас и украинцы, и ингуши. За два года мы с ними четыре раза писали письмов ЦК партии с просьбой уволить нас из армии и, в конце концов, все-такидобились своего. Эти коллективные письма передавались в Москву с отъезжающимистрого секретно, чтобы те, прибыв в столицу, сбросили их непосредственно вбольшой правительственный почтовый ящик с гербом, а уж письма с космодромараспечатывались первым делом.

«ФЕЙЕРВЕРКИ» ВОСЛАВУ НАУКИ

И.А.:Наша военная форма называлась мобутовкой. В те времена в Конго зверствовалгенерал Мобуту, и наши куртки были скроены точно так же, с коротким рукавом и,надо сказать, относились к своим владельцам не лучше, чем тот генерал – этобыла настоящая дерюга. Сейчас она, кажется, лежит где-то на даче.

В нашемизмерительном пункте за колючей проволокой находилось два здания – кинотеатр икочегарка. Всего в части было девяносто человек – пятьдесят нас, офицеров, исорок солдат. У меня в подчинении, например, находился старший лейтенант 1905года рождения – как им руководить 22-летнему пацану? Климатические условия былинечеловеческие – пыль, жара, ветер. У нас был измерительный пункт в том месте,где работал академик Челомей – разрабатывал ракету, которая должна была доставитьчеловека на Луну. На восходящем участке траектории мы производили измерения координатракеты. Там был установлен осциллограф и фотокамера, регистрирующая световойпучок. Измерения, по нынешним меркам, проводились почти на коленке – обычнымифотосъемками световых пучков и составлением графиков координат вручную. Дажеудивительно, как ракета порой могла попасть точно в намеченное поле.

Несмотря натакой уровень техники, советская космонавтика умудрилась опередить американцевпо запуску первого спутника. Успехи нашей космонавтики были действительнозначительными не на словах, но достигались они примитивнейшими средствами.Справедливости ради стоит отметить, что у американцев в те времена дела в этойобласти обстояли ненамного лучше. Когда мы учились в институтах, намтолько-только начинали читать полупроводниковые приборы – в мире появилисьпервые диоды. Подавляющее большинство техники, в том числе американской, былооборудовано радиолампами. В НЭТИ нас учили рассчитывать временные интервалы наточной копии засекреченной американской станции с передатчиками магнетронноготипа.

Станциятраекторных измерений определяла расстояние до летящей ракеты и по телетайпу передавалаинформацию в вычислительный центр. Вычислительный центр – так называлисьпятьсот девочек с циркулями, которые измеряли расстояние на снимке и записывалицифры. На точную обработку вычисления траектории падения ракеты уходило болеетрех месяцев, то есть расчет завершался ко времени, когда ракета ужедавным-давно упала. Падали наши ракеты, как правило, недалеко от Елизово, наКамчатке. Такие же измерительные пункты располагались и там. Те, кто служил вЕлизово, говорили, что платили им вдвое больше, а год считали за два. Платили инам неплохо – по 180 рублей. Когда мы вырвались оттуда, чтобы на воле сновапродолжить работать на космонавтику – тогда почти все на нее работали – мысразу стали получать в полтора раза меньше. Впрочем, падали наши ракеты далеконе всегда – частенько и просто не взлетали, а бывало, что взрывались на месте.Нам довелось пару раз присутствовать при этом.

И.Э.:Народу на таких фейерверках гибло немало, и на каждый старт жены военныхвыходили смотреть: ждать ли милого? Так мы и служили – пускали слюни и ракеты,переживали, страшно было и хотелось домой. Был у нас военный Гера Юркин,который, сфотографировав однажды пуск ракеты, оставил сушиться шпионские снимкипрямо у себя на кровати. Вернулся, а их уже рассматривают двое из нужногоотдела. Взяли под белы руки – и к генералу. Тот почти его отстоял, но в письмеГеры домой оказалось страшное доказательство всей низости его падения какгражданина и защитника Отечества, которое послужило причиной увольнения Геры скосмодрома в Москву, где он поступил сразу в два вуза. Я выучил начало этогозамечательного произведения наизусть и запомнил на всю жизнь: «С тех пор, какнаполовину прикрытый шкурой военачальник запретил рычать в строю, порядки вармии не изменились…»

И.А.:Первые фейерверки в части у нас случились, когда произошел Карибский кризис.Внезапно вырубили свет и всем выдали оружие – пистолеты ТТ, и что с ними втемноте делать? Мы до этого такое оружие в руках-то ни разу не держали. А оноеще все в масле, как килька. Постреляли немного, но все остались живы.

Настоящийвзрыв произошел позже, когда не взлетело изделие. Слово «ракета» никто накосмодроме не произносил – это было государственное табу. Привезли изделие настарт. До этого прошло пять стартов, и все удачные, поэтому все как-торасслабились и решили посмотреть запуск, когда ракета уже оторвется от земли иперестанет представлять большую опасность.

Это был мойпервый пуск – до этого я всегда находился в измерительном пункте за двакилометра от стартовой площадки. После заправки все прячутся и сидят в 70 метрах глубоко под землей, а тут решили выйти посмотреть на красоту. Я тоже вышел, но все,что успел увидеть – это летящую навстречу дверь, сорванную с петель, и облакокамней. Всех нас как смыло в подвал. Посидели немного, подождали, выглянулинаружу – «старта» нет. Пятидесятитонную плиту выдернуло и отбросило, вместо нееосталась яма. Куски изделия были разбросаны вокруг.

Когда ракетавзлетает, через тебя проходит такое количество высоких и низких частот огромноймощности, что ты чувствуешь этот звук не ушами, а всем телом. Звук взлетающегосамолета по сравнению с этим ревущим безумием похож на комариный писк. Такзакончилось наше первое знакомство с ракетой 8К75. Потом были и другиефейерверки – эксперименты на реакцию аппаратуры, фиксирующей взрывы атомныхбомб. Излучение на открытой поверхности составляло 25 рентген. Ярче тысячисолнц – это точное описание. Солнце действительно меркло от этих взрывов.

И.Э.:После того взрыва ракеты понадобилось срочно отвезти данные расчетов наплощадку космонавтов («двойку»), где бывали все звезды-пилоты. В тот визит я,правда, никого из них не встретил. А Гагарина увидел позже, на пляже. Он вышелна берег нашей площадки: пляж «двойки» находился совсем рядом. Толпа сразу жеокружила его, а у нас, кроме плавок, ничего с собой не было – ни ручки, нибумаги. В общем, автограф у Гагарина мы не взяли. Один из наших инженеров ЖеняСтаросельцев работал на «двойке» – вот он с Гагариным даже в волейбол играл инаверняка взял личный автограф…

А я все-такиполучил автографы и Гагарина, и Титова (показывает обороты портретныхснимков космонавтов). Это произошло случайно – просто фотографии с ихподписями оказались вложены в книге, которую я взял в местной библиотеке.Разбрасываются такой красотой, подумал я и забрал карточки себе. Герои-то всеместные – еще подпишут.

А сначальником Гагарина, полковником Кирилловым, мы попали в смешную историю.Когда было холодно, все ходили в ватниках, поэтому погон не было видно. Тутзаходит к нам в бункер какой-то мужик в фуфайке, смотрит сердито и говорит: «Выпочему сидите?» – «А что нам делать?» – «Вы знаете, кто я такой? Я – полковникКириллов!» К нам часто заходили всякие шишки, поэтому мы давно уже между собойдоговорились, чтобы не ходить постоянно с рукой под козырьком, что «меньшеполковника не козыряем».

Один разприехал маршал Гречко – огромный такой, двухметровый дядька. На погонахкакие-то листики дубовые, ни разу не видели такого. Его свите отдали честь, какположено, а от самого отвернулись – что это, думаем, у нас тут за лесникзавелся? Да и шел он позади всех. Зато потом было над чем посмеяться.

Рассказысолдат космодрома местами пугали меня своей реалистичностью и какой-то безысходнойпростотой. Инженеры добились возвращения домой и сегодня, 12 апреля, ониподнимают свои бокалы, с романтической улыбкой вспоминая взлетающие ракеты –такими, как они выглядели с дальней площадки за 5 км, – зажженные сигары, летящие в синее небо.

МарияШКОЛЬНИК.