Красные васильки

Танцевали вихри по дорогам. Изредка набегали тучи, и тогда на увядавшие луга лениво сеял дождь, просвеченный лучами солнца.

Мы с Алешкой пасли коров вдоль железнодорожной ветки. Трава в лугах была гораздо лучше. Но нас интересовало не пастбище, а поезда. Они шли ежедневно. С утра до вечера. С востока на запад. На платформах стояли танки и пушки. А из открытых вагонов плыли на простор веселые песни бравых красноармейцев.

Однажды я собрал в поле букет синих васильков и кинул их вслед уходящему поезду. Бойцы подхватили подарок и долго махали нам руками, пока состав не скрылся за поворотом.

С того дня, не сговариваясь, мы убегали в поле, собирали букеты цветов и торопились к железной дороге. Но поезда больше никуда не спешили. По-прежнему шли нудные дожди, и холодный порывистый ветер трепал кудри поседевшей ковыль-травы. А мы ежедневно простаивали у железнодорожной насыпи.

…Красноармейцы появились в полдень. Нежданно-негаданно. Оттуда, с запада. Их было пятеро. С винтовками наперевес. Со связками гранат. Уходили ложбиной в лес.

Один из них, самый высокий, был без пилотки. С забинтованной головой. Заметив нас, он вдруг остановился. Меня, семилетнего пацана, охватило какое-то недоброе предчувствие. Дрожащей рукой я подал бойцу букет.

Глаза у солдата затянулись мутной поволокой. Лицо исказила гримаса то ли ярости, то ли тревоги. Он сгреб нас в охапку и стал жадно обцеловывать.

– Красноталь, ты чего там застрял? – послышался строгий голос.

– Иду, товарищ капитан! Эх-ма! Ну, бывайте, ребятки!

Уже на ходу он вытащил из кармана два куска замусоленного сахара, протянул их нам и побежал вслед за уходящими товарищами.

А немцы появились как раз из леса. Шли в облаву. Широким фронтом. Цепь за цепью.

Трещали винтовки и автоматы. Гремели взрывы гранат. Мы долго прятались за железнодорожной насыпью, стуча зубами от страха и холода. И лишь под вечер, когда все давно стихло, Алешка сказал:

– Пойдем, посмотрим. Наши им здорово надавали.

На правах старшего он шагал по оврагу впереди, похрустывая сахаром, что дал нам боец с такой замечательной фамилией – Красноталь.

Мы уже не прятались. Шли открытым полем к опушке леса. Первого убитого фашиста обогнули стороной. Рядом со вторым валялась в траве каска. Алешка пнул ее.

– Так вам и надо! – и побежал вперед. А под березой вдруг остановился и с ужасом вскрикнул:

– Ой!

Я не поверил своим глазам. Красноталь лежал на спине, прижимая к пробитой груди букет побуревших от крови моих васильков. Шел дождь, а солдат даже не жмурился. Глядел в небо широко открытыми глазами.

Мы стояли над ним и плакали навзрыд. И березка, вся в слезах, роняла наземь дождевые капли.

Жуткое зрелище – атакующие танки. Ты видишь, как с грохотом и скрежетом неумолимо надвигается на тебя смерть, и даже с надежной гранатой в руках чувствуешь себя слабым и беззащитным.

9 мая 1942 года командир батареи старший лейтенант Юрий Харитонов, обходя боевую позицию, поднял из травы ветку белой сирени, срезанную осколком снаряда. Жадно прильнул к ней:

– Пахнет-то как! Землей нашей!

Издалека донесся слабый звук: бум-м-м… Будто ударили по пустой бочке. Затем все отчетливее: бум, бум, бум...

Старлей, пробегая вдоль позиции, крикнул своим бойцам:

– Расчеты в укрытие!

Он-то знал: сегодня фашисты наверняка обрушат на них весь артиллерийский шквал. Вчера батарея отбила четыре вражеских танковых атаки. Потеряли одно орудие и четверых бойцов. Сегодня перед артиллеристами стоит все та же задача: удержать оборонительный рубеж.

Первый снаряд разорвался позади, осыпав позицию градом осколков. Второй – чуть левее, подкинув кверху тоненькую, еще не успевшую побелеть березку. А потом уже невозможно было разобрать, где рвались снаряды. Батарею затянуло едким дымом.

Вот рвануло где-то рядом. Скрежет и лязг металла на минуту оглушили комбата. Мощной взрывной волной его опрокинуло наземь. Когда открыл глаза, увидел страшную картину. Ближнее орудие, исковерканное прямым попаданием, отлетело в сторону. Другое, с перевернутыми вверх колесами, лежало на том же месте, где и стояло. Вокруг валялись тела бойцов.

Осталось лишь одно орудие. Харитонов пошел вдоль позиции, оглядывая в бинокль горизонт. Шевеля запекшимися губами, стал считать движущиеся немецкие танки: пять, семь, десять…

– К бою! – хрипло прокричал комбат. Выскочили из укрытия четыре черных от грязи и копоти солдата. Среди них не оказалось ни одного наводчика орудий. Комбат, успокоившись, тихо, будто про себя, приказал:

– Снаряд!

Подали сразу четыре. Вот он, головной «Тигр». Харитонов четко видит его в прицеле. Пусть подойдет поближе, сволочь. Еще ближе. Орудие с грохотом выплюнуло пламя.

– Есть! – радостно выкрикнул кто-то из бойцов.

Танки, заметив орудие, открыли огонь. А комбат требовал:

– Снаряд! Снаряд! Снаряд!

И бил, бил, бил. Он даже не почувствовал, когда его ранило в правую руку. Кровь стекала на медные гильзы, попадала в ствол пушки. Кровью и сталью стреляло это орудие.

Вот еще один танк, судорожно вздрогнув, затих. Второй распластал перебитую гусеницу. Третий, охваченный пламенем, беспомощно сполз в воронку, уткнувшись в землю дулом.

– Отбой, – устало сказал комбат. Он вытер рукавом вспотевшее лицо и только теперь заметил, что остался один на один со своей пушкой. А фашистские танки по-прежнему прут напролом.

Юрий бросается к снарядным ящикам. Пусто. Он берет в руки по гранате, идет навстречу вражеской броне, запинаясь и жестоко ругаясь. Он знает, что гранату не кинуть. Нет сил. А танк надвигается стальной горой…

Когда санитары собирали останки героев, в гимнастерке комбата вместе с документами обнаружили ветку белой сирени. Она уже не источала приятного аромата. В воздухе стоял тошнотворный смрад обугленных человеческих тел, перемешанных с землей и осколками снарядов.

А до желанной победы оставалось еще целых три года.

Сергей ДЖЕДЖУЛА,

капитан в отставке, журналист