Три выставки Михаила Макаренко

Вслед за юбилеем фестиваля авторской песни от клуба «Под интегралом» Академгородок отмечает еще одну – печальную – дату: 40 лет назад была закрыта картинная галерея Дома ученых СО АН (ныне – выставочный зал). Закрыта в связи с арестом ее директора Михаила Макаренко.

В марте прошлого года Макаренко трагически погиб в США. О трех главных выставках первого директора галереи рассказывает заведующая выставочным залом ДУ заслуженный работник культуры Галина ЛАЕВСКАЯ.

– Галина Леонидовна, на правах очевидца тех событий расскажите, в чем уникальность выставок, которые организовал Макаренко?

– Без лукавства: первые годы работы на посту заведующей выставочным залом, в начале 70-х, я находилась под большим влиянием от деятельности Михаила Яновича. Благодаря ему искусствоведы заговорили об Академгородке как о месте, пропагандирующем русский авангард в условиях тотальной цензуры. Макаренко, можно сказать, повезло: главные свои выставки он все-таки успел сделать на последнем дыхании «оттепели».

Что это были за выставки? Первая (со дня его смерти в блокадном Ленинграде) выставка Павла Филонова. Первая выставка молодого Михаила Шемякина – тогда еще мало кому известного. Одна из немногих (после возвращения из эмиграции) выставок Роберта Фалька. Многие искусствоведы до сих пор удивляются: откуда в Новосибирской картинной галерее столько работ Фалька? А ведь именно благодаря тому, что начиная с той первой памятной выставки мы начали поддерживать плотные отношения с вдовой художника А. Щекин-Кротовой, искусствоведам галереи удалось купить немалое количество картин Фалька. К двум дорогим работам в качестве подарка Ангелина Васильевна обязательно добавляла еще одну.

Стоит сказать, что все выставки организовывались неофициальным путем – через вдов, через держателей коллекций. Государственные структуры типа Росизопропаганды в то время занимались тем, что скупали художественные полотна гигантских размеров с генсеками на фоне нефтяников или шахтеров и заставляли все картинные галереи Союза их экспонировать.

Михаил Янович умудрялся еще и издавать буклеты с информацией о выставке. Сегодня они выглядят трогательно: на странички из дешевой серой бумаги наклеены фотографии картин с краткой сопроводительной информацией, распечатанной на ротапринте.

– Каков был общественный резонанс на эти выставки?

– В наше время люди в хорошем смысле слова избалованы техническим прогрессом. Фильм о Филонове можно посмотреть дома на DVD. Или в интернете побродить по залам Лувра. Тогда же ничего подобного не было! Городок жил в условиях высокоинтеллектуальной деревни и требовал подобной информации. Поэтому каждая из выставок, о которых мы говорим, безусловно, была событием, на которое трудно было попасть и которое широко обсуждалось до и после.

О значении подобных мероприятий говорит и тот факт, что открывали их наши академики. И представляя того или иного художника, они не произносили абстрактно-отвлеченных речей, а оперировали фразами, выдававшими в них знатоков изобразительного искусства.

Иногда на открытии присутствовали близкие родственники художников. Выставку Фалька, например, открывала уже упомянутая мной Ангелина Васильевна – образованнейшая женщина, свято хранившая память о муже. Приезд такого человека – событие само по себе, поскольку ее рассказы о Фальке являлись не только свидетельством о художнике, но и об эпохе вообще. На самом открытии выставки, естественно, произносилось то, что можно было произнести, а все, что нельзя, договаривалось потом «на кухнях», в гостях у людей, неравнодушных к искусству.

– На каком этапе спохватилась власть? И почему выставки в первый же день не закрыли, если уж впоследствии они были признаны такими крамольными?

– В создании Академгородка принимал непосредственное участие Хрущев, в результате чего у этого места был особый статус. Многие вещи были возможны только в Городке и нигде больше.

Кроме того, зачастую в запрете того или иного художника были виноваты не картины, а его, художника, биография. У того же Фалька – абсолютно «пристойная» живопись при вызывающем вопросы прошлом: «Девять лет жил в Париже. Что он там делал?»

Известную напряженность в культурную жизнь Академгородка привнес легендарный фестиваль бардов. Тогда Слово сыграло роковую роль. Причем ведь Галич упрашивал организаторов: «Ребята, давайте я на сцену выходить не буду, а спою вам все, что захотите, в более узком кругу». – «Нет, ну что вы, Александр Аркадьевич, у нас демократия…»

Сразу же после фестиваля гонения на культуру начались по всем фронтам. Одним из последствий этих гонений стал арест Макаренко.

– С какими трудностями столкнулись вы, когда в 1970 году заступили на должность заведующей выставочным залом?

– Отношение к нам стало более жестким – «оттепель» закончилась. И в этих изменившихся условиях многие вещи стали для меня полной неожиданностью. Один человек, которого я считала глубоко порядочным, найдя на выставлявшейся картине два инициала на иврите, обвинил меня в пропаганде сионизма. Меня вызвали «на ковер» в областное управление культуры, где учинили натуральный допрос. «Почему у вас за год из двенадцати выставок прошло пять, авторами которых были евреи?» – «Вы знаете, ничего удивительного здесь нет: евреи – это вообще высококультурная нация» – «Вы еврейка?» – «Нет». – «А муж?» – «Еврей». – «А-а, все понятно…»

Подобная работа велась даже без намека на дипломатию, а напрямую, в лоб. Я удержалась на этой должности только потому, что никто на мое место не метил. И в этой ситуации все, что могла сделать власть, – объявить мне выговор «за систематическую организацию выставок художников формалистического направления», который я пару раз и получала.

– Что осталось от тех трех выставок, кроме воспоминаний очевидцев?

– Остались картины: одна работа Филонова, две – Фалька, три – Шемякина. Дополнительная ценность последних заключается в том, что они рукотворны, в отличие от сегодняшней печатной графики этого мастера, когда одна и та же работа тиражируется в большом количестве экземпляров.

Ангелина Васильевна в одну из последних наших встреч преподнесла в подарок лично мне рисунок Фалька. С ним потом произошел курьезный случай. В 1990 году на вечере в честь 20-летия моей деятельности на посту заведующей филиалом картинной галереи (которым тогда являлся выставочный зал. – С. М.) я так расчувствовалась, что… подарила галерее свою работу Фалька. Подарила «на словах». Через короткое время к нам в Городок с дружеским визитом приехали сотрудники Музея современного искусства Армении. И случайно увидев эту – уже подаренную! – работу, они не могли поверить глазам: «Фальк? Французский период? 1932 год? Продай!» Ради шутки я попросила огласить цену. «6 тысяч!» (в те времена – цена «Жигулей») А мы с мужем были поглощены идеей строительства храма на ул. Терешковой, будучи одними из инициаторов по сбору средств на его возведение. И представьте мой соблазн: этих денег могло бы хватить на фундамент храма! В замешательстве я звоню батюшке, объясняю ситуацию. Он тоже не на шутку озадачивается этой дилеммой: «Я не готов сразу дать ответ. Перезвоню попозже». Через какое-то время звонок: «Нет, слово надо держать».

…А храм мы все-таки построили.

Сергей МАЛЫХ