Путешествие на Кипр

Путешествие на Кипр

Прохладный июньский вечер был лучезарен. После прошедших накануне дождей воздух был прозрачным и ослепительно чистым. Мы пришли на пустынный пляж нашего северного искусственного моря. Кто-то нам оставил костер, полыхнувший навстречу золотисто-оранжевым шелком. Если смотреть на залив, то по правую сторону за лесистым мысом догорала заря, бросая на воду через голову сосен темно-розовые блики. А слева, освободившись от грязно-сиреневых тучек, воссияла огромная полная луна с отчетливо вырезанными на ней океанами, которые, если прищуриться, кажутся чертами круглой улыбающейся физиономии. А прямо, между луной и закатом, раскинулся над белой сталью воды бледно-голубой, блестящий и матовый одновременно, сверкающий холодом и чистотой небесный свод. Под луною влево убегал лесистый берег, однообразие которого разрушалось вскинувшейся вверх как телебашня расцвеченной огнями трубой ТЭЦ и мелькавшими дальше за нею огоньками базы отдыха на полуострове. Вся природа была в этот вечерний час – шел час одиннадцатый – какою-то умытой, девственно-чистой и строгой. И фонари за спиной на пляже, и огни дальних построек слева, и наш костер, и далекие костры, разбросанные по берегам залива, и луна, луна! и Венера недалеко от нее, и труба ТЭЦ с красными веселыми огнями, встающая прямо под луной, и закат, и небо, и вода – все было сияющим, торжественным и праздничным. Смотри-ка ты, усмехались мы друг другу, как радуется все Дню независимости страны.

Витя вытащил бренди с шоколадом и стал отхлебывать, не предлагая мне, за что я был ему благодарен: пить совсем не хотелось.

Бессвязный, обрывочный треп.

Лунища-то, ахаем мы. Диана, бормочу я. Полнолуние, говорит Витя, время опасное, всякая чертовщина оживляется, ведьмы активизируются, лучше ничего не предпринимать, отдыхать. Да, говорю, и Пилат жаловался. Селена сверху, вишь, лупит в костер наш глазищами, выпила бы с вами, ребята, да нельзя: работа. Ишь, собака, завидует.

Витя прихлебывает, пьянеет, смотрит в огонь. Я тоже – в огонь. Так и до утра можно засидеться, глядючи в беспокойное пламя. Огонь. Могучий бог! Как он нас держит.

Ты когда в Америку поедешь, спрашивает Витя. Я засмеялся: зачем? Ах, да – как в Мекку, паломничество. По святым местам капитализма. Вот, говорю, денег накоплю, тогда и поеду. А для начала не махнуть ли на Кипр?

А что, запросто, молвит Витя. Туда дешево, а компанией можно и сэкономить долларов сто, сэкономленные деньги пропить. Правильно, говорю, пропить немедленно, там же, на Кипре.

Витя пьет, глядя в огонь, а я мечтаю о Кипре. Взять там напрокат мотороллер или велосипед и объехать все полтора десятка городков за несколько дней. Шершавые коричневые горы, синее густое море и темно-золотой воздух. И бронзовые красавицы идут в длинных юбках, покачивая бедрами, неся на голове кувшинчики, похожие на древние амфоры... До Антальи там по воде триста и до Хайфы триста. Но зачем – Турция? Хоть и дешево, но что – Турция? А тут... Киприда, ее остров.

Эй, Зухра, кричу, глядя на сверкающий рядом с луною Веспер, Венус, слышишь: о твоих местах говорим!

Он чудной остров, этот Кипр. Если посмотреть на него сверху, то будто птица какая, гусь или лебедь, взлетает на северо-восток, к нам, к нам! И городок на вытянутой шее, на клювике – наш: Апостолос-Андреас называется. Андрей, бишь, Первозванный! Наше, Витя, все наше, родное! И смотри, как распластался птица-островок: одно крылышко – мыс Кормакити, другое – мыс Греко. Ах, Греко, Эль Греко! Сиреневый Толедо, гроза, гефсиманская ночь... Витя, ты любишь Эль Греко? Сиреневый испанец из Греции, весь в облаках, в крови, современник Шекспира и нашего Смутного времени. Иван Грозный али царь Борис могли пригласить его на Русь – расписать собор, смешав печаль и кровь русскую со страстями Господними... А две задних лапки: мыс Гата... что? нет, не Камский, просто Гата, и мыс Арнаути... кто такие арнауты?.. А на попке, на хвостике – порт Пафос, час езды на автобусе от Лимасола... Она же, Киприда, пафосская царица... А может, остров сей – черепаха? Терпандр не там ли орудовал? Пафос... но что нам Пафос, у нас есть Сорос, то есть Форос, давай в Крым, он тоже наш, тоже весь в дым греческий! Мы ж, Витя, греки, язычники, черт возьми, какие мы христиане?! Греко-индусы со свастикой – символом звериной жизни... Ты думаешь, откуда свастика? Это же Шива, бог дикой бушующей природы, Шива пляшущий! Вот если его раздеть, получается свастика – схема движений рук и ног...

Крым, оживляется Витя, давай в Крым! Это еще лучше, я тут все знаю. Пойдем из Симферополя через Бахчисарай на берег, на Ялту и кругом. И все – пешком, где хотим – останавливаемся, прекрасно!

Здорово, Витя, кричу, через Яйлу, вперед! Пешком! Ну и Севастополя мимо, Сороса... черт, всегда путаю: Форос – Сорос. Витя, слушай, чем не поговорка: «дошел до Фороса»?.. Звучит весомо, не правда ли? Примерно как «идти в Каноссу». А еще бы надо на восток Крыма: Феодосия, Грин, Волошин, Айвазовский, Серебряный век...

Сейчас бы показать нас мужикам из Бразилии, которым осточертела жара, вот позавидовали бы, видя нас в прохладной тишине у костра с бренди. Сказали бы: живут же люди!

Ну нет, возражает Витя, про Бразилию не надо. Один знакомый приехал из Рио – вот, говорит, обалдеешь, рай земной. Сплошные праздники, и богатые, и бедные – все танцуют и трахаются тут же, на улице. Все женщины – прекрасны и абсолютно доступны... Есть же еще места...

Да, да-а-а-а.

Больше ничего не могу сказать, чувствуя, что моему Кипру до Рио далеко.

Вдруг Витя вскочил на железный бочонок-буй, выброшенный прибоем на берег, встал на нем лицом к закату и издал страшный дикий пьяный рев, заявив пространству игру своих сил.

А-а-а-а-а, га-га-га-а-а-а!!!

На спасательной станции метрах в трехстах от нас в ответ забрехали псы.

Гав-гав! Гав-гав-гав!! Гав! Гав! Гав!

Такой состоялся диалог.

Лицо Вити, длинного и тощего, метр девяносто и шестьдесят кило, с вытаращенными круглыми налитыми кровью глазами, прямым носом и большим оскаленным ртом с красными беззубыми деснами, было карикатурно страшным, напомнив ревущий песню оскал гитариста-зэка с иллюстрации Шемякина к лагерной теме.

Дома у Вити за шторкой – острый с широким лезвием топор, для жены. Ему сорок восемь. Он – безработный, с двумя высшими образованиями. Пока мы блуждали с ним у костра от Кипра до Крыма, он спрашивал меня, не требуются ли где киллеры. Он бы не прочь в них записаться.

После диалога с собаками Витя начал прыгать через костер, рискуя в него свалиться. Недопитую бутылку он зашвырнул к воде, остаток плитки шоколада сгорел. Устав от прыжков, Витя присел на бревнышко, усиленно клюя носом и опасно клонясь к раскаленным углям. Я понял, что надо уходить.

Мы не стали гасить костер, оставив его следующим романтикам. Пойдем, Витя? Пойдем, кротко ответил кандидат в киллеры.

Уходить было жаль. Стояла великолепная светлая ночь, пустая и сияющая. Луна разгоралась, что-то внушая и вселяя какую-то надежду, смешанную с веселой тревогой.

Полдороги Витя шел сам, все тяжелее и тяжелее дыша, потом сел на траву и уже хотел лечь. Нет, говорю, так дело не пойдет – на виду шоссе. Можно привлечь внимание ментов. Пойдем, Витя, немного осталось. Я обхватил его за талию, полусвалив на свое правое плечо, и мы двинулись. Левой рукой Витя деликатно придерживался за край моего свитера. Надо же, подумалось, даже в пьянке четко обнаруживается характер человека. Иной, напившись, валится всею тушею, да тебя же еще тут же и поливает за помощь, что, мол, свободу стесняешь; а этот мечтатель легонько так придерживается, стараясь не обременить слишком товарища и по возможности держаться самостоятельно. Тоже мне еще киллер, усмехнулся я, – даже в бессознательном состоянии и то боится быть человеку в тягость. Я перекинул его левую руку через свою шею и, крепко ухватив его кисть своей, решительно повлек его на себе. Было около полуночи, тихо, прохладно, зелено. Луна вслед нам плавила пространство своими ярко-белыми лучами.

Константин ИВАНОВ.