Первый день мира глазами мальчишки

Первый день мира
глазами мальчишки

Небольшой городок в Западной Белоруссии. Однаждымайской ночью, почти на рассвете, я проснулся от громких возбужденных голосов,хлопанья дверей. Слышалась автоматная стрельба, потом со стороны аэродромаударили пушки, а на станции взревели паровозы.

– Господи, неужели снова? – простонала мать.

Вышли на улицу – там уже соседи, все встревожены. Ивдруг, словно для того чтобы рассеять сомнения, послышался далекий звукколокольного звона. Вначале слабый, он креп и ширился, пробиваясь сквозьстрельбу: звонили уже все церкви и костелы городка – звонили вместе! Такой звонслышался обычно только по большим праздникам, и все сразу поняли, что это к нампришел самый большой праздник – мир. Все ждали его, и тем не менее он пришелкак-то неожиданно. В громе салюта и ликующем звоне колоколов рождался первыйдень мира. Помнится, это была среда.

Бабка Юзефа, известная самогонщица, вытащила прямо на улицуогромную бутыль:

– Не часто такое бывает – пейте, люди добрые!

Ее муж, дед Михась, появился с набором георгиевскихкрестов на груди и пытался всем рассказать, как он в первую мировую войну («николаевскую»)бил «германца». Люди обнимались, смеялись и плакали – и от счастья, и от горя.Билась в истерике соседка, потерявшая в войну мужа, сына и старика-отца. Помнюокаменевшее лицо молодого парня-инвалида без ног, на тележке с роликовымиколесами: по его щекам текли слезы, которых он не замечал.

Маленькая девочка лет четырех-пяти, круглая сирота,подходила по очереди ко взрослым, дергала за рукав и спрашивала:

– А теперь мой тата вернется?

Древняя, глухая и набожная старуха, не понимая, чтопроисходит, но видя, что что-то необыкновенное и радостное, осеняла всехмассивной иконой, повторяя:

– Христос воскрес! Христос воскрес!

А молодой краснощекий солдат с дурашливым криком «Христосвоскрес!» лез целоваться к девушкам.

Сапожник-еврей Янкель, чудом переживший в подвалесвоего соседа оккупацию и уничтожение гетто, извергал на Гитлера изощренныепроклятия:

– Чтоб у него выпали все зубы, но остался один – длявечной зубной боли!

Затем Янкель торжественно объявил, что в честь Победы исвоего спасения он до конца жизни в этот день будет бесплатно чинить всемсоседям обувь. После этого душевного порыва Янкеля тетка Цыцоха быстренькоприволокла ему целый мешок старой обуви, что вызвало между ними перебранку приподдержке разделившихся соседок и с употреблением красочных эпитетов на многихязыках, закончившуюся, впрочем, миролюбиво.

Городок кипел. Местное население особенно остропереживало этот день: за тридцать лет здесь восемь раз менялась власть, и двемировые войны с разрывом всего в двадцать лет огненным смерчем пронеслись черезмногострадальную землю Белоруссии. Многолетнее напряжение спало, и эйфорияохватила всех. Взволнованная русско-польско-белорусская речь, звуки гармошек,патефонов, песни. Пляшущие в кругу солдаты. Смех и плач. Высокая трагедия,скорбь о тех, кто не дожил до этого дня, смешались с буйным весельем. Пожилыесолдаты обсуждали: «Колхозы отменят…» Это была поистине весна народов, великийдень всеобщего единения, ликования и надежд…

Толстый пожарник, весь потный, тяжело бегал с огромнойтрубой, надетой через плечо, пытаясь собрать оркестр пожарников-добровольцев,которые были уже порядочно «под мухой». Но после обливания холодной водой уколодца они построились – и полоснул по сердцам марш «Прощание славянки»: нашгородок прощался с лихолетьем войны.

Толпы людей стихийно двинулись к центру городка. Япобежал в школу, нас там «организовали», и мы пошли колонной на митинг. Былясный весенний день, в тот год уже распускалась черемуха, и ее густой запахплавал над городком. В костеле, мимо которого мы проходили, были раскрыты окнаи двери, в полумраке мерцали свечи, пел хор, мощно звучал орган, множество людейслушало мессу и во дворе. «Несознательная часть населения» (как сказалаучительница), среди которой я увидел и свою мать, благодарила Бога заниспослание мира.

– От голода, мора и войны – спаси нас, Господи! –неслись слова молитвы на польском языке.

У церкви – крестный ход, громовые возгласы дьякона о «победероссийского воинства».

Местный фотограф пан Ян простирал руки к прохожим, впервую очередь к офицерам как наиболее платежеспособным:

– Панове-товажише, фотографируйтесь для истории! Нежалейте денег, деньги – вода. Для истории!

И «панове-товажише» не заставляли себя ждать, охотнопринимали бравые позы перед аппаратом на треноге, который пан Янпредусмотрительно вытащил на улицу, а потом рассчитывались кто чем: ктоденьгами, а летчики – жутким дефицитом того времени – шоколадом. Он знал, чтоговорил, этот старый пан Ян, и я не раз потом пожалел, что не отдал все своимальчишечьи богатства за один снимок в тот день. Мне было одиннадцать лет и ятолько начал изучать историю, думая, что она «про старину».

На митинге трибуны не было, выступали с открытойплатформы военного грузовика. Мы, четвероклассники, снисходительно поглядывалина первоклашек, которые с упоением кричали: «Уя-я-я!» Ко мне подбежал мойприятель Казик и радостно заорал, что, говорят, в этом году в честь Победы отменятэкзамены. Но, увы, этим светлым надеждам не было суждено осуществиться, и черездве недели, перемазанные чернилами, мы уже потели над изложением по русскомуязыку, такому трудному тогда для нас, местных жителей...

Потом через станцию пошли эшелоны победителей,украшенные березовыми ветками. Мы, дети, бегали смотреть, махали руками. Солдатыотвечали, кричали: «Поедем с нами!» – и бросали подарки, которые мы называли «трофеями».И только много позже я понял, что это не солдаты были, с медными от загаралицами и в выгоревших добела гимнастерках, – это сама История неслась вгрохочущих и овеянных дымом составах…

Альберт МИТЕР