Общага у оврага

Общага у оврага

До чего же быстро течет жизнь! Еще не так далеко ушли от нас семидесятые годы, когда Городок бурлил, кипел молодостью и свадьбы справлялись чуть ли не каждый день. Молодых семей было столько, что все университетские общежития кишмя кишели детворой, а коридоры и холлы были заставлены детскими колясками. Перспектив на получение жилья у молодых практически не было никаких – новые дома строили подолгу и мало. Почти весь имеющийся жилой фонд, за исключением докторских и кандидатских квартир, был превращен в коммуналки. Аспирантские общежития на две трети стали семейными, и все равно это не решало проблем молодых.

Вот тогда-то Управлением делами СО АН и было принято решение о переводе аспирантского общежития в конце улицы Терешковой в статус семейного, с переселением молодых семей из студенческих и аспирантских общаг. Это давало право молодой семье жить вместе на законных основаниях, с пропиской по одному адресу и даже получать талоны на продукты в существовавших тогда столах заказов. Предполагалось, что молодая семья проживет здесь не более трех-четырех лет до получения нормального жилья.

И вот зимой 1972 года началось переселение. Более 100 семей стали счастливыми обладателями отдельных комнат на Терешковой, 48. Коридоры мигом наполнились детскими голосами, и этот «муравейник» зажил своей особой, неповторимой жизнью. Неповторимость ее была во всем: молодые пары были одного возраста; в каждой семье рос один, а то и два ребенка; не было здесь ни бабушек, ни дедушек; у всех были одинаковые условия проживания (с небольшой разницей в квадратных метрах), что практически исключало зависть друг к другу. И в каждой семье жило счастье, не отравленное бытом и невзгодами, потому что мы еще были молоды и любимы.

Все это сразу объединило нас в сообщество, в котором пироги и кофе стали общими, постоянная взаимовыручка и помощь в пригляде за детьми стала неотъемлемой частью быта, чужая беда или ссора не смаковалась со сладострастием, а заставляла протянуть руку помощи и принять посильное участие в ликвидации последствий.

Для нас, родителей, вечерняя жизнь проходила в коридорах и холлах, которые находились на каждом этаже. Уложив в положенное время детей и чтобы не мешать им уснуть, мы выходили в холл, и вот тут-то начиналась наша родительская свобода. Помню, когда проходили чемпионаты мира по хоккею или фигурному катанию (в то время очень популярные виды спорта, в которых наша страна не знала себе равных), в холл выносили телевизор, вытаскивались столы и стулья, и все с азартом болели за наших, чутко прислушиваясь к тишине комнат и периодически проверяя своих чад. Если не смотрели телевизор, то что-нибудь обсуждалось: интересный фильм, событие или книга. Когда прошел фильм Тарковского «Зеркало», наше этажное сообщество разделилось на два лагеря: кто принял этот фильм и кто – нет. Споров было много. Наспорившись до хрипоты и не придя к общему мнению, мы за полночь расходились по своим комнатам.

Днем те мамы, которые не работали по причине малости своих детей или их болезней, тоже не скучали. Потому что если вдруг станет скучно пить чай в одиночестве, а на столе тарелка с горячими оладушками или пирогами, то выйди в коридор, зайди в комнату напротив – и ты уже не одна. Если же вдруг кончился хлеб или соль, а ребенка одного не оставишь, то далеко бежать не надо: тебя всегда выручат в любое время дня и ночи, «не откладывая на ум»: кто, кому и сколько должен.

Хозяйственная неустроенность – отсутствие ванн и кухонь не очень-то и расстраивала – зато встретишься на кухне или в прачечной с соседками с другого этажа и поболтаешь. В общежитской душевой была замечательная акустика, и мы с подругой, большие любительницы романсов, использовали это, совмещая полезное с приятным. Наши голоса звучали в душевой так чисто, отражаясь от кафельных стен, что у нас появились поклонницы, которые, уже приняв душ и собираясь уходить, завидев нас, снова раздевались и шли с нами.

Были здесь и свои «герои». Однажды зимой из холла пятого этажа вывалился четырехлетний мальчуган. Кто-то, покурив, не закрыл на задвижку раму окна. Бабушка малыша, приехавшая ненадолго погостить, заболталась в коридоре и не увидела, как он залез на подоконник. Спохватившись, что внука нет в холле, и увидев, что окно открыто, она с криком бросилась к окну. Картинка, говорят, была не для слабонервных: ребенок стоял внизу на четвереньках на снегу в одной рубашонке и колготках и раскачивался. Похоже, он так и не понял, как оказался там. На его счастье, под окнами холла, над центральным входом в общежитие, есть козырек. Тогда этот вход не использовался и был наглухо закрыт. Та зима была снежной, и на козырьке лежал полутораметровый слой не слишком утрамбованного снега. Так вот, наш герой упал на край этой «перины» и мягко скатился с нее вниз на свежие отвалы снега около дома. Переполох поднялся жуткий. Все, кто были в это время дня дома, от бабушкиного крика высыпали из квартир – кто на улицу, а кто не мог оставить своих детей одних, наблюдали эту картину из окон. Срочно вызвали «скорую» и ребенка забрали в больницу на обследование. Все переживали до тех пор, пока не вернулись из больницы родители. Оказалось, у мальчика нет не только переломов, но даже царапин! Даже психологических отклонений не было никаких. Видимо, ангелы-хранители в тот день не дремали, и этот полет с высоты для него прошел без последствий. Вечером того же дня он как ни в чем не бывало носился с друзьями по коридору. После этого происшествия среди жильцов дома его называли не иначе как космонавтом.

Не могу не вспомнить нашего участкового педиатра Глафиру Ивановну Мануйлову. Участочек ей достался, не приведи Бог. Столько детей, сколько их было в нашем доме, я думаю, не было ни на каком другом участке – только и всего преимущества, что они находились на ограниченном пространстве общежития, и вся беготня заключалась в хождении по этажам. Но не только в силу плотности детей на квадратный метр наша Глафира Ивановна была практически семейным доктором для всех. Эта женщина была детским врачом от Бога. Она знала каждого ребенка по имени, чем болел, в каких условиях живет. Приходя в наш дом по вызову к больному, она обязательно навещала и тех детей, которые в данный момент уже прошли острый период заболевания, но нуждались в дальнейшем лечении. Она была сторонницей народных методов. Именно она научила нас, неопытных мам, как снимать насморк у детей, не прибегая к лекарствам, как при пневмонии избежать по возможности применения антибиотиков или свести их вред до минимума, используя народные средства растительного или животного происхождения. С тех пор я своих детей и внуков, прежде чем простуда разгуляется, лечу подсоленной водичкой в нос или барсучьим жиром при кашле. Говорю о Глафире Ивановне в прошедшем времени, потому что не виделась с ней с тех пор, как уехала из общежития. Я надеюсь, что она и сейчас лечит детей. И я хочу сказать родителям, чьи дети находятся под ее наблюдением: «Вам несказанно повезло! Ваш врач – человек большой души, высокого профессионализма и, главное, человек неравнодушный».

Прошло года два-три после заселения, и постепенно некоторые семьи стали получать настоящее жилье. Они уезжали в свои благоустроенные комнаты или квартиры. Мы от души радовались за них, хотя было немного грустно. Но заселялись новые жильцы и становились полноправными членами нашего сообщества.

Конечно, не все было так безоблачно. Были и ссоры, и воровство, и разводы, и тяжелые болезни. И, конечно, все мы надеялись рано или поздно получить свое благоустроенное жилье. Но не всем везло. Некоторые семьи в силу необъяснимых причин застряли в общежитии надолго. Моя семья прожила в нем аж восемь лет. Мы считали себя незаслуженно забытыми, называли наше общежитие «негритянским гетто», ходили по инстанциям, напоминая о себе, писали петиции, собирали подписи.

И вот прошло более тридцати лет. Все мы, бывшие обитатели этого дома, уже давно живем в благоустроенных квартирах, вырастили детей, а теперь растим и внуков. Многие уехали из Городка: кто в другой город, кто за границу. Кого-то уже нет среди живых. Но каждая встреча с бывшими соседями по общежитию для меня как встреча с близким человеком. И я думаю, многие из нас сейчас признают, что самыми счастливыми мы были тогда, в пору нашей юности, несмотря на неустроенность быта (с точки зрения сегодняшнего понимания).

«Общага у оврага» и теперь живет своей жизнью, наверное, не менее интересной, чем наша. Но это уже другие люди, другое поколение.

А мы остались благодарны этому дому за тот короткий и светлый период, когда были молоды и счастливы.

Г. М.