На всю оставшуюся жизнь

На всю оставшуюся жизнь

На рабочем столе Николая Сиволобова, известного в туристских кругах Академгородка спортсмена-водника, основателя и главного «забойщика» навигаторовской рубрики «Байки у костра», лежит незаконченная рукопись. В этих воспоминаниях автор, обычно умеющий находить смешное повсюду в жизни, пишет о вещах серьезных и совершенно невеселых. Он не уверен, будет ли вообще публиковать свои заметки, но в преддверии известной даты решил дать в газету небольшой отрывок.

Скоро мы будем отмечать День Победы – большой праздник, и мало кто сейчас вспомнит, что в тени великого дня притаилась другая дата – 26 апреля. События далекого 86-го ушли, оставив свой след и в Новосибирске. Для нашего города и его жителей, как ни покажется странным, эти события особенно памятны. Сегодня почти никто не помнит, что при сооружении саркофага над четвертым реактором Чернобыльской АЭС Сибакадемстрой был одной из ведущих контор, а это означает, что немало наших земляков прошло через горнило той очень неоднозначной в оценках прессы «стройки». Но эти воспоминания закрыты бурными событиями последующих лет, как след в глине, засыпанный песком для всех, исключая, может быть, непосредственных участников и их родню.

Я был там в июле-августе 86-го, и сейчас, на пороге негромкой годовщины, мне хочется напомнить о тех, кто это вряд ли может сделать сам. Не знаю, по какой причине, но на последнем собрании «Союза Чернобыль» я не встретил никого, с кем работал в «зоне». Были несколько жен, вдова, но не было самих ребят.

Я не работал непосредственно на ректоре, но нас было много – тех, кто трудился в зоне, на самых разных вспомогательных объектах. Мне хочется, чтобы вспомнили обо всех, не только о тех, кто действительно своими телами прикрывал дыру в реакторе.

Недели, месяц, половина года – как бы долго каждый из нас ни отработал в командировке на Украине или в Белоруссии – в любом случае это был очень небольшой срок. Командировка закончилась, мы вернулись в обычную свою жизнь, со всеми ее проблемами и радостями, удачами и неудачами. Жизнь пошла по своему кругу. Мы исходно не чувствовали себя героями, теперь – тем более. А тогда, наверное, было только ощущение совершенного поступка, причастность к некоторому важному делу, не более, но, видимо, и не менее.

Думаю, что первые годы мы все (это, пожалуй, единственное место, где я берусь говорить от имени всех прошедших то чистилище) не очень понимали глубины той травмы, которую получили в Припяти. Как пример осознания этой проблемы могу рассказать один случай, который произошел со мной уже в Академгородке году в 88-м, может быть в 89-м.

Кажется, был выходной день, так как я был не на работе, а дома у родителей. Там же были мои сыны-охламошки. Вдруг я обратил внимание, что над нашим домом уже на третий круг заходит «вертушка». Вообще-то рядом бердский аэродром, так что ни вертолеты, ни самолеты над домом не редкость, но тут третий заход подряд – меня это заинтересовало. Я вышел на балкон и увидел дозиметр общего фона, который висел под хвостом этой милевской «восьмерки». Точно помню, что несколько секунд, пока вертолет медленно на небольшой высоте проходил мимо окон, я не видел ничего, кроме этого чертового дозиметра, а под ним уже не было Городка, а стояла... мертвая Припять с серым от пыли бельем на балконах и во дворах. Не было лиственниц и тополей, были яблони с красными яблоками в два кулака.

Когда я вспоминаю припятские яблоки, мне становится почти физически больно. Передо мной встает один солдатик-срочник, с которым я встречался в зоне. Мы часто с ним сталкивались, ведь жили как-никак на территории той же части. Этот здоровый рыжий парень мне запомнился особенно. Запомнилось, как он рассказывал, что поехал сюда, так как им обещали, что через полгода службы их демобилизуют и он окажется дома на полгода раньше. Почему-то в картинке, когда срочники едят красные припятские яблоки, у солдатика, со смаком откусывающего половину плода, именно его лицо...

Теперь меня охватила паника. Я, конечно, не бросился никуда бежать, но какое-то время бессмысленно метался по квартире. Потом пришла осмысленность в рассуждениях и действиях. Я сообразил, что ближайшее к нам предприятие, которое имеет серьезное дело с радиоактивностью, расположено почти на пятьдесят километров севернее, что роза ветров такова, что к нам принести ничего не должно, а все остальное, что расположено ближе, серьезного заражения дать не может. Но этот вертолет с дозиметром продолжал методично нарезать круги.

Далее набор стандартных действий, которые, как выяснилось, я знал назубок: закрыл все окна, форточки и мокрая тряпка на входе. После чего стал обзванивать всех знакомых, предупреждая их о том, что все же что-то случилось, не может же столько керосина жечь просто для тренировки эта чертова вертушка, тем более над городом. Советовал им сделать то же самое, что и я.

Все разъяснилось в вечернем выпуске новостей. Оказывается, работники ИЯФа растрясли какой-то контейнер с граммом радиоактивного изотопа, вот и обследовали, как далеко успело разнестись. Количество мизерное, если бы это произошло до 86-го, то никто бы вообще не задумался, но, видимо, не только для меня эта фобия оказалась столь болезненной...

Видение мертвого города в моем сознании навсегда осталось символом мирного атома. Конечно же, это на уровне эмоций, а не знаний, но при любом упоминании о любой атомной станции я вижу яблони в брошенном городе. До сих пор.

Николай СИВОЛОБОВ.