История одного победителя

История одного победителя

– Я родился в1926 году и пошел работать пастухом, когда мне было 12 лет, – рассказываетветеран Великой Отечественной войны Иван Иванович СКВОРЦОВ. – Наша семья, всего12 человек, жила в Алтайском крае в селе Верх-Чуманка. Отец не мог одинпрокормить такую ватагу, поэтому я очень рано стал вторым кормильцем. Захорошую работу колхоз давал нам премии: то овечку, то поросенка.

Через пару летна колхозном собрании мне предложили пойти в трактористы. По паспорту я еще неимел права управлять трактором, поэтому председатель исправил мне год рожденияна 1923-й. Жить сразу стало легче: за один трудодень трактористу начисляли 3 килограммахлеба и 3 рубля деньгами. Когда началась война и все ушли на фронт, этанорма увеличилась в пять раз. Сначала трактористов у нас в селе было человекдесять, а в 1941-м остался только я да один хромой мужик. Сорокалетнего моегоотца тоже забрали на войну офицером строевых войск МВД на Волховский фронт. Тамон почти сразу и погиб – как может научиться воевать человек, который всю жизньходил с плугом?

Осенью 1942-гоя убрал с полей хлеб и ушел в военкомат добровольцем. Не сделал бы этого в шестнадцать,через год все равно бы отправили. С осени до марта 1943-го на озере Соленоеформировали нашу 312-ю стрелковую дивизию. Это называлось офицерское училище.Закончить его у нас не было времени, но курсы ускоренного типа прошли. Полгодаучились стрелять, жили в землянках взводами по 60 человек, спали на земляныхнарах. Кто хорошо занимался – тот вошел в командный состав. Мне дали старшегосержанта. И вот в марте нас посадили в телячьи вагончики и привезли в Омск.

ПУХ И ПЕРЬЯ

Два дня насотмывали от земли и отправили под Курск. Только пришли на передовую – тут женочью поступила команда снять нас и привезти в Погорелое Городище. Оттуда нашарота (три взвода) с неделю шла пешком до села Гусаки в Смоленской области – по 80 км за ночь. Наш 3-й взвод состоял из парнишек лет по 17-18. К концу пути ремни на штанах были ужезатянуты вдвое, некоторых мы вели под руки. Продовольствие за нами непоспевало, потому что дороги размыты дождем и повозки не проходили: шливпроголодь, только в пунктах сосредоточения нам несколько раз на кухне давалипо селедке. Воду пить запрещали – если попьешь, дальше идти уже не можешь.

У дороги Москва–Смоленскмы заняли оборону. В наступление пошли без артподкрепления, свинтовкой-трехлинейкой: сто грамм наркомовских – и ура! У меня нет врагов, ноесли бы они и были, никому я бы такого не пожелал. От нас остались только пух иперья. Из 60 солдат во взводе выжило человек пятнадцать. Помогали другдругу, как могли. Порой и сам весь в крови, но если рядом у человека руканадорванная болтается, а в кармашке у каждого 10 метров бинтика, то все ему отдашь.

Когда я слышу,что сейчас в армии такая дедовщина, что людей убивают в мирное время, злостьберет. За что мы воевали? За людей или за животных? Это фашисты оставляли послесебя изрезанные тела русских женщин – изнасилуют, убьют и еще груди отрежут:смотреть было на это невозможно и, что видел, описывать подробно не буду,извините. А теперь, значит, в Российской Армии тоже творится фашизм?

Да и к нашемубрату, признаться, сегодня никакого внимания. Побежденная нация ездит намашинах, а победители ходят с палочками. Парадокс, но сейчас к нашим ветеранамв Германии относятся гораздо лучше, чем в России. Мой знакомый Федор Ладмануехал в Германию, женился на немке. Здесь мы с ним работали на опытном заводе –золотые руки были у мужика. Уезжал, конечно, с трудом: я, говорит, и здесь нерусский, и там не немец. И чем, вы думаете, он сейчас занят? Языка не знает,лежит дома на диване, рыбачит и пенсию получает. Пенсия там хорошая, так что соскуки он частенько приезжает сюда выпить со старыми друзьями. Федор делал дляСибирского отделения мощные компактные компрессоры на тысячу атмосфер. Мог бы,конечно, работать здесь еще много лет, только никому не нужен.

УЧЕНЫЙ КОМАНДИР

Командир наш,младший лейтенант Кобылинский, был человеком ученым и взводом никогда незанимался – все время писал что-то, чертил в своей тетрадке и запрещал называтьсебя по званию. Шинель носил самую простую, не офицерскую, и сапоги кирзовые. Ссамого начала он мне сказал: «Командовать взводом, Ваня, будешь ты». Доппаексвой он никогда не ел, а приказывал раскладывать для всех на палатку. Понимал,наверное, что война не для него, и чувствовал, что скоро погибнет – что зрячужой хлеб переводить? Родственников у него не было, так что могила была ему ненужна, и он попросил меня, чтобы я похоронил его где-нибудь под деревцем, вприятном месте.

Так я исделал. Собрал все по полю – ноги, руки, голову. Документы его передал в штабполка. Видимо, отправили его вместо кого-то как пушечное мясо. Знал ондействительно много. Однажды тихонько сказал мне, что война кончится в мае 1945-го.Число, правда, не назвал. Но откуда он это мог знать? Я спросил его об этом, ноон только покачал головой: «Я давал подписку о неразглашении…»

«КРАСНЫЕ НАМ НЕТРЕБА!»

Я получил званиемладшего лейтенанта и стал командиром. Но это продлилось не очень долго. Весной1943 года под Вязьмой меня ранило, и я пролежал без движения полгода вгоспитале. Что со мной произошло, не знаю. Помню только, что забинтован былполностью, кроме глаз и ноздрей. Получил третью группу инвалидности. Хотелпопасть в свою часть, но мне ответили: «И где ты будешь искать свою часть? Ихуже наверняка никого в живых нет, а кто остался – расформированы кто куда. Дажене думай».

К концу летаформировалась новая артиллерийская часть Резерва главного командования в селеКамышлов Свердловской области. Я попал во 2-ю гвардейскую артиллерийскуюдивизию прорыва РГК начальником снабжения боеприпасами, и с этого моментапришлось побывать на многих фронтах. Мы приезжали ночью, отцепляли орудие,выгружали боеприпасы, отгоняли машину. Отстрелялись – и обратно. Из машин доэтого я ездил только на тракторе, а теперь у нас были настоящие, да еще какие!Я никогда не видел их раньше – американские «студебеккеры». А сколько былопушек! И гаубицы 122 мм, 150 мм, и «катюши», и минометы… С минометовбыло удобно стрелять, потому что он может бить очень близко, если высоконаправить ствол. Когда расчет окружали близко, так мы и делали.

При освобожденииКрыма я получил орден Отечественной войны I степени.Вроде бы защищали украинцев, а они нас, бывало, ненавидели. Пожилые украинцыговорили: «Нам красные не треба! Нам з нiмцями всегдабыло добро и сейчас добро». Латыши тоже, мягко говоря, большой любви к русскимсолдатам не испытывали. Правда, выяснять отношения было некогда.

«СТАРШИНА, ПО СТОПЯТЬДЕСЯТ!»

Конец войны явстретил под Кенигсбергом. Он был весь окружен Балтийским морем, по краямстояли низенькие круглые форты с толщиной стены в один метр. Поговаривали, чтогде-то под этим морем у немцев был завод, где выпускали фауст-патроны. Самипомещения внутри фортов были под водой, а сверху все глухо: только амбразуры вприземистой бетонной стене и крепкая крыша. Вокруг них были выкопаны рвы 6 м шириной и 4 м глубиной. Чтобы попадать внутрь форта, немцы опускали мост.

Казалось, вэтих неприступных сооружениях можно было жить веками. Но мы все-таки взяли их,не прошло и двух суток. Каждую ночь ровно в три часа все мы зажимали в зубахпробки, чтобы барабанные перепонки не разорвало, и открывали беспрерывныйогонь. За взятие Кенигсберга я получил свой первый орден Красной Звезды. Второй,честно говоря, уже и не помню за что – надо документы смотреть, ведь стольколет прошло. Пиджак с медалями надеваю только раз в году, на 9 Мая.

Артподготовкау нас тогда была, конечно, очень мощная – выйти из этих фортов немцам былопросто невозможно. Сверху их бомбили наши самолеты, с воды ночью подплывалиморячки и бросали гранаты прямо в амбразуры. Один раз немцы попытались уйти поморю, переодевшись в гражданское. Но мы дали отсечной огонь, и никто из них неспасся. Форты, конечно, и сейчас стоят – разбомбить их было совершенноневозможно. Внутри зданий было особенно интересно – такие узкие коридоры, чтоне разминуться вдвоем, крохотные комнаты с койками, куча раций и проводов. Вотбы нам в те годы такую связь! А у нас тогда только провода по земле: бомбаупала, хлоп – и нет связи. Связист побежал чинить, хлоп – и связиста нет.

Через два днябесперебойной атаки немцы подняли белый флаг, и ночью 28 апреля 1945-гонас отправили в Латвию, в Елгаву. Едем туда, а навстречу – наша же колоннапобедителей. Они уже освободили Латвию, и их послали брать последний пункт –Кенигсберг. Тут мы все и поняли.

Через паручасов было официально объявлено о победе над Германией. Мы встали на большойплощадке недалеко от Елгавы и отпраздновали событие. Старшина – по сто пятьдесят!Ракеты, трассирующие пули – все полетело в воздух!.. Трудно, наверное, даженевозможно объяснить сегодня современным людям, что это был за праздник!

Записала
Мария ШКОЛЬНИК.