На авансцене авангарда

На авансцене авангарда 1 ноября в Музее художественного творчества (ДМ «Юность») открылась персональная выставка художницы студии «М’арт» Ирины ВЕРЕМЕЕНКО.>>>

1 ноября в Музее художественного творчества (ДМ «Юность») открылась персональная выставка художницы студии «М’арт» Ирины ВЕРЕМЕЕНКО.

Авангард – искусство сложное, но одинаково интересное для обеих сторон творческого процесса – творца и зрителя. Первым авангард дает бесконечную свободу самовыражения и возможность создать свой, неповторимый стиль. Вторым – радость «узнавания себя», ведь авангардное искусство как никакое другое позволяет зрителю не только созерцать, но и мыслить.

В самом деле, любая строчка в стихотворении (любой штрих на картине), падая камнем в наш мозг, рождает волны ассоциаций и образов, связанных лично с нашим мировосприятием. И поэтому понятен восторг человека, который, глядя на авангардную работу, понимает, о чем она. Это понимание – сродни божественному откровению – гласит о том, что незримые волны художника и зрителя совпали. Зритель с придыханием осознает, что что-то в его с художником воспитании, образовании и становлении шло параллельным с ним, зрителем, курсом. А стало быть, художник – уже не посторонний человек. Вот прямо сейчас, на глазах, он стал ближе.

Пересказать содержание картины – закрыть тот поток ассоциаций, который она рождает. И тем самым рассказать не столько о картине, сколько о самом себе. Я сам писал когда-то:

И сейчас ты с ужасом видишь:

Как из моря туманного бриг,

Непонятное глазу, как идиш,

Выплывает лицо мое…

Лучшие картины Ирины Веремеенко – как раз тот самый выплывающий из тумана бриг. На картине «Корабль» первые пять секунд этот самый корабль не можешь найти глазами. И вдруг сам себе удивляешься: да вот же он, прямо перед носом. Стоит где-то в Крыму, в маленькой гавани, заросшей тиной и тишиной. Старый баркас, отработавший свой век, никому теперь не нужный, пришвартованный к этому месту навечно. Стыдящийся своего вида, словно втянувший голову в плечи, желающий только одного – слиться с окружающей действительностью. Стоит и видит сны о своем былом великолепии, былых походах… Сны о свободе.

С расстояния пяти метров кажущиеся мазней трехлетнего ребенка, при ближайшем рассмотрении работы Веремеенко пульсируют скрытой в хаосе пляшущих красок осмысленной предметностью. Картина «Окно дома» – песня русской глубинке, чем-то она напомнила мне окраину Томска: затопленные осенними дождями чуть ли не по окна, когда-то беленькие, а теперь посеревшие, облупленные домишки. Непролазная грязь, покосившиеся заборы и телеграфные столбы, отсутствие людей, тучи. Где-то вдали черной птицей маячит погост. Ощущение одиночества, пустоты и скрытой тревоги – «мерзость запустения», как сказано в Библии. И вместе с тем работа, выполненная на белом фоне, не оставляет ощущения безысходности, пробуждая в душе теплое чувство сопричастности к родине, к ее страданию и боли. Такие картины – выплаканные слезы. После них становится легче.

Автор выставки – воплощенное обаяние. Я не удержался, чтобы не задать несколько вопросов.

– Ирина, как вы пришли в живопись?

– Отправной точкой, наверное, нужно считать поступление на художественно-графический факультет нашего пединститута (по образованию я учитель черчения, рисования и труда). Я много чего умею делать руками и захотела обучаться именно там, для того чтобы делать это уже профессионально. А подавляющее большинство моих сокурсников – для того чтобы научиться рисовать и стать профессиональными художниками. Парадокс заключается в том, что сейчас из всех, кто поступал со мной, одна я художник, а они зарабатывают на жизнь ремеслом.

Никогда не думала, что буду рисовать. Во время учебы все мои помыслы были связаны с начертательной геометрией. По этому предмету я делала диплом, защитила его блестяще. Сразу после защиты на лестнице встречаю завкафедрой рисунка и живописи А. Абрамова. Несколько обиженно он говорит: «Я так надеялся, что ты будешь делать диплом по живописи, а ты…»

– И как все-таки произошел прорыв от сухой «начерталки» до возвышенной живописи?

– После пединститута я пошла работать в школу учителем черчения и рисования. Полученные на худграфе навыки терять не хотелось, а захотелось, наоборот, их развить. И в поисках приложения своих усилий я наткнулась на студию «М’арт». Сердцем, душой и самым грозным критиком там была Наталья Чижик – человек совершенно уникальный во всех смыслах. Я разложила перед ней свои гениальные (как мне казалось) пейзажи, а взамен получила такой разнос! В резюме значилось: с тобой связываться бесполезно – тебя уже так испортили, что теперь ничем не исправишь.

Я человек упертый и примерно через полгода все равно стала членом студии. В общем-то, она меня художником и сделала.

В последние наши встречи она была уже тяжело больна. Я заходила к ней иногда – покормить, поухаживать. Однажды захватила свои рисунки. А Наталья, человек горячий, эмоциональный, как и в тот первый раз, устроила беспощадную критику моим работам. Она обожала живопись и в этом вопросе была бескомпромиссна. В тот момент я опять увидела огонь в ее стремительно потухающих глазах. И я стала приносить рисунки снова и снова. Это продолжалось полгода…

Когда Наталью похоронили, я решила для себя, что теперь-то я точно не имею право бросать живопись, потому что эта Женщина вложила в меня слишком много сил, и я не могу просто взять и похоронить все это вместе с ней. Я стала рисовать с еще большим рвением. Через полгода после трагической даты состоялась выставка, посвященная памяти Натальи. Студийцы увидели мои работы и испытали подобие культурного шока: никто не ожидал, что за полгода можно совершить такой творческий рывок.

– Как бы вы охарактеризовали свой стиль?

– Я его еще не нашла. У меня каждая выставка, будучи цельной внутри себя, радикально отличается от предыдущей. Сначала я комплексовала на этот счет, а потом подумала: «Ведь это и есть мой стиль!» Пишу я достаточно узнаваемо – и это главное, но в то же время мои работы с разных выставок отличаются одна от другой, как небо от земли.

Следование определенному стилю – это, наверное, занятие для прагматиков, а я человек чувственный. Я могу полгода ничего не делать, а потом вспомнить, что у меня через месяц выставка, и запоем нарисовать полсотни работ.

– Художник-реалист, пишущий с натуры, видит объект своего творчества, и фактически ему остается лишь перенести его на бумагу или холст. Как создаете свои картины вы?

– Я не знаю, как это происходит. Честно. Мне просто нравится этот процесс, и все. Знаю одно: в основе рисования лежат эмоции. И темперамент художника.

Я и путешествую в основном ради рисования. Был случай несколько лет назад: примерно за месяц до выставки понимаю, что у меня нет не то что картин – нет даже идей, из которых образовались бы эти картины. Что я делаю? Покупаю билеты в Стамбул, прихватываю подругу, и мы летим туда. Я просто упиваюсь этим городом, непрерывно делая зарисовки, выискивая сюжеты, стараясь впитать в себя колорит и дух этого места. Возвращаюсь домой, и после месяца интенсивного труда днем и ночью рождается выставка...

Люблю рисовать на тонированной бумаге. Она сразу дает какой-то фон, некое настроение.

– На выставке несколько картин дублируются, имеют одинаковое название – «Изгои», «Атлантида», «Проникновение» – и примерно одинаковый сюжет. Это намек, подразумевающий продажу «лишних» экземпляров?

– Ощущение повторения обманчиво. Работы, о которых вы говорите, парные, и должны висеть рядом, дополняя друг друга. В какой-то степени это одна работа, но назвать их диптихом было бы неверно, потому что каждая из них самодостаточна.

А картины на продажу я не пишу принципиально. Превращение рисования в ремесло грозит падением художественного уровня. Нет, зачем лукавить: если после выставки подойдет человек и скажет: «Я хочу купить вот эту картину» – я возражать не стану. Но все, что вы видите сейчас, это исключительно «искусство ради искусства».

– Чем зарабатываете себе на жизнь, если не секрет?

– Два года назад я профессионально занялась фотографией, и сейчас это и является моим основным родом деятельности. Фотографирую свадьбы, делаю портфолио и т.д. К счастью, профессия фотографа очень близка к профессии художника. По крайней мере, без опыта художественного творчества и соответствующего образования мне бы было очень тяжело состояться в этом новом для меня качестве. Я получаю массу удовольствия от работы, и надеюсь, это сказывается на результатах.

– Кто оказал на вас самое сильное влияние не как на художника, а как на человека?

– Не могу назвать такую личность. Считаю, что не стоит создавать себе кумиров, а учиться нужно у всех помаленьку. Вот я сейчас с вами пообщалась – и что-то переняла у вас.

Что бы там ни говорили, но людей светлых, светящих маяком во тьме, очень много. По крайней мере, мне на них везет всегда.

Сергей МАЛЫХ

Фото автора