Кшиштоф Занусси: Мы теряем чувство судьбы!

Кшиштоф Занусси: Мы теряем чувство судьбы! График двухнедельного пребывания в Новосибирске знаменитого кинорежиссера оказался чрезвычайно насыщенным. 30 октября Кшиштоф Занусси выпускает премьеру в театре «Старый дом», а между репетициями в киноцентре «Победа» прошла пресс-конференция, творческая встреча и мастер-класс со зрителями, а также ретроспектива фильмов маэстро.>>>

График двухнедельного пребывания в Новосибирске знаменитого кинорежиссера оказался чрезвычайно насыщенным. 30 октября Кшиштоф Занусси выпускает премьеру в театре «Старый дом», а между репетициями в киноцентре «Победа» прошла пресс-конференция, творческая встреча и мастер-класс со зрителями, а также ретроспектива фильмов маэстро.

– Отношения между Россией, Украиной и Польшей имеют давнюю историю. После многолетнего сотрудничества с итальянцами вы стали снимать в главных ролях то Богдана Ступку, то Никиту Михалкова. Сказываются ваши славянские корни?

– Я поляк, но не славянин. У нас в Польше говорят про того, кто вдруг запьет или забудет о важной встрече: а, что с него взять – славянская душа!

И Ступка, и Михалков – очень хорошие артисты. Успех фильма зависит от сценария и подбора актеров. Поэтому этим занимаюсь я сам. Во мне всегда говорит чувство ответственности: ты должен как минимум выйти в ноль, не подвести продюсера, рискующего своими деньгами. Анджей Вайда говорил, что в режиссере должны слиться две души – поэта и прапорщика.

– Дело художника – творить, но не витать в облаках?

– Я делаю то, что интересно мне. Языком кино можно донести трагический смысл жизни. Мы ведь постепенно теряем чувство судьбы. Сегодня абсолютно не в моде история радикальных сильных чувств. Когда смерть любимого делает бессмысленной твою дальнейшую жизнь. Ныне никто ничем жертвовать не хочет. Девушек много, и все получится, не с одной – так с другой. Понятно, что для мужчины и женщины всю жизнь прожить вместе очень трудно. Но семья способна передать вековую мудрость и культуру. А сейчас повсеместно говорят о том, что семья человека ограничивает, забывая о том, какое значение имеет стабильность контакта с человеком, который проживает рядом с тобой важные моменты жизни.

– В жизни человек сам себе хозяин и судья. Но в искусстве сейчас всем заправляет постмодернизм…

– Поэтому Тарантино меня очень раздражает. С мировоззрением постмодернизма, исключающим повествование как жанр, я не согласен. Я вижу в этом конец культуры. Но понимаю, что и это – часть нашего мира.

Сейчас мы видим, как в эпоху глобализации фильмы становятся похожими друг на друга, где бы они ни снимались. Язык видеоклипа понятен всему миру. Недавняя российская премьера «Адмирал» – абсолютно голливудская картина. Русский только сюжет. А мне интересно то, как проявляется национальный характер страны, где снимается фильм.

– А вы знаете, что «Адмирал» будет показан по телевидению как небольшой сериал?

– Сериал – мясорубка жизни. В нем нет ключевых событий, все моменты равнозначны. Эстетика сериала определена, и там не может быть никаких открытий. Это типичное явление для массовой культуры – показывать то, что зритель ожидает увидеть. А в результате мне приносят сценарии, авторы которых рассказывают о том, что видели по ТВ, а не прожили сами. Но в сериале платят не за это.

Уровень жизни повышается – ценности нивелируются, я согласен с Ортегой-и-Гассетом. Высокая культура не может существовать вечно: она возникает – и умирает. А потом возрождается – и вновь ненадолго.

– Поэтому художнику так важно успеть состояться. Какую цену вы согласны заплатить за успех?

– Уже никакой! (Смеется.) Успех, конечно, приятен, но надо понимать, что он приходит не просто так. И если не за то, чем я горжусь, то это не успех.

– Меняется ли у вас со временем отношение к снятым картинам?

– Мне через полгода исполняется семьдесят лет. Поверить не могу, что столько прожил. Человеку вообще свойственна иллюзия, что он не меняется. Я порой читаю свои записи и думаю – кто же автор? Когда пересматриваю сделанное, я не думаю, что ушел далеко от своих первых картин. И ни за одну работу мне не стыдно. Это дети, которые меня не подвели. Другое дело, сейчас некоторые истории я рассказал бы покороче. Но есть вещи, которые быстро рассказать нельзя. Тарковский тоже снимал длинные фильмы. Он не сокращал их, потому что его истории требовали медленного ритма.

– Актер, не сыгравший Ромео до тридцати, заносит эту роль в реестр несбывшихся мечтаний. Много ли у вас в настоящее время нереализованных планов?

– Огромное количество! Я не поставил ни одной пьесы в Варшаве. Хотя работал по всему миру. И вот сейчас меня пригласили в частный театр. Я отношусь к частному гораздо серьезнее. Это настоящий театр. Он живет не на городские деньги. Все основывается только на желании: одних – играть, а других – платить за это.

– А искусство должно возвышать и облагораживать – или это всего лишь способ самовыражения художника?

– Трудно давать однозначную оценку во всем, что касается искусства. Можно говорить: есть хорошее искусство, есть плохое. А можно сказать, что плохое искусство уже и не искусство. Поэтому я боюсь судить о том, что должно искусство. Я лично стараюсь служить искусству. А кому-то уже искусство служит для достижения его личных целей.

Но искусство не занимается воспитанием. Это задачи средней школы, а надо идти гораздо дальше. Не стоит снимать фильм, в котором каждому все понятно.

– Ну, это зависит от того, знаешь ли язык, на котором идет кино!

– Я знаю десять языков: польский, русский, итальянский, испанский, английский, немецкий, французский, немного хуже – украинский и чешский. Ну и латынь. Дело не в количестве. Мой отец сказал: «Владеешь языками – теперь ты можешь работать на рецепшене в отеле. Все остальное зависит от того, что ты на них скажешь».

Но у всего есть обратная сторона. Я учил русский, в то время как мои сверстники играли в футбол. На поле я безнадежен. Я с этим смирился. Но если бы в свое время серьезно занимался спортом, то сейчас бы так не растолстел. Упущенное всегда приходится наверстывать.

– Известно, что из русских кинорежиссеров в шестидесятые лучшим вы считали Чухрая, потом выделяли Тарковского. А кого знаете из нынешних молодых?

– Я не такой уж знаток в этом вопросе, но могу сказать точно: ваше современное кино – живое. Я видел «Гарпастум», первую картину Германа-младшего, очень хорошую, но сделать удачную следом – гораздо труднее. Я не видел его фильма «Деревянный солдат», но уже слышал много хорошего. Буду рад, если окажется, что парню повезло.

– Кино всегда игра, выдуманный мир. А где на экране правда жизни?

– Двадцать лет назад казалось, что документальное кино умирает, что всем нужны только новости по ТВ. А оказалось, люди не доверяют взгляду художника на действительность и хотят увидеть жизнь такой, какая она есть. Я постоянно снимаю и документальные ленты, это приносит мне огромную радость. Эти возвращения к реальной жизни мне нужны для сохранения художественного равновесия. Надо знать, что происходит вокруг тебя. Я снимал Краков, Ватикан…

– …Где служите сейчас советником по культуре. Сцену, как подростки отплясывают брейк перед папой римским, увидело полмира!

– Просто в тот день не было ни покушений, ни взрывов. Надо сказать, что уговорить папу было непросто. Я написал ему, что сегодняшняя жизнь состоит не только из высокой культуры, что есть и культура улицы, а ее из окон дворца не увидишь. По телевизору не сообщили, что после танца папа сказал этим молодым людям: «Если вы делаете это бескорыстно, если хотите добиться красоты в ваших движениях – это искусство. А то, что находится на службе у пропаганды любого рода, изначально искажено. Несвободная красота не имеет к творчеству никакого отношения».

– Есть немало красивых вещей, делающих человека несвободным, например мобильный телефон.

– Поэтому мне он и не нужен.

– А как же другое достижение современной жизни – интернет? Вы пользуетесь электронной почтой?

– (хитро улыбнувшись) Я пользуюсь своей секретаршей.

Юрий ТАТАРЕНКО

P.S. Автор выражает глубокую признательность киноцентру «Победа» за всестороннее содействие, оказанное при подготовке материала.