Когда сатира просит лиру

В мире современной русской сатирической поэзии есть три живых классика, гордые профили которых можно смело размещать во всех доступных и недоступных местах вместо преданных забвению Маркса–Энгельса–Ленина. Имена этих трех великих: Иртеньев–Губерман–Вишневский (перечислены в порядке убывания количества строк в среднестатистическом произведении).

9 марта в ДМ «Юность» при небольшом стечении народа прошел концерт самого «говорливого» из этой тройки – московского поэта Игоря ИРТЕНЬЕВА.

Лет десять назад, когда я был лет на десять младше, чем сейчас, мне доводилось играть в очень интересную игру: при первых звуках «информационно-паразитической» программы «Итого» Виктора Шендеровича я вставлял в старенький магнитофон «Весна» кассету, подключал к нему микрофон, на табуретке подносил всю громоздкую конструкцию поближе к телевизору и одновременно нажимал стертые кнопки «Запись» и «Воспроизведение». Все эти усилия проистекали исключительно из желания записать острые стихи «поэта-правдоруба», в роли которого выступал Иртеньев. Стихи с кассеты затем переписывались на бумагу и выучивались наизусть.

А потом были покупки в киосках «Союзпечать» журналов Magazine, где на правах главного редактора, «по блату», также печатался Игорь Моисеевич. И снова стихи зазубривались, про запас.

Скажу больше: производить впечатление на девушек тоже помогал Иртеньев! Его неподражаемая лирика, лишенная какого бы то ни было пафоса, исполненная тонкого юмора и небрежного эротизма, не оставляла у противоположного пола сомнений в искренности произносимых слов. Пусть и написанных не мной (о чем я честно предупреждал).

А потом… появился он сам. В рамках фестиваля авторской песни. Убеленный сединами, невысокого роста, интеллигентный мужчина с живыми умными глазами. Год назад достигший пенсионного рубежа, потерявший в энергетике, но прибавивший в мудрости. Не по статусу скромный:

– Если я буду делать короткие перерывы во время чтения – это не для оваций. Просто я принял таблетку, у меня страшно пересохло в горле, и я буду время от времени отхлебывать из этой бутылочки (с минералкой. – С. М.).

Оружие массового поражения, которым Иртеньев владеет в совершенстве, – ирония во всех ее проявлениях и оттенках. Власть имущие, феминистки, олигархи, коллеги, друзья, ровесники, соотечественники, собратья по национальности, собственная жена – все перечисленные не только не избежали права быть поднятыми на смех, но, судя по стихам, заслужили это право в первую очередь. Не забывает Иртеньев и про себя, иронизируя над собой вообще и над своим возрастом в частности:

Недвижность мною овладела

Заместо прежнего огня:

О, девы, девы, где вы, где вы?

Почто покинули меня?

И тут же – дуплетом – второе, горькое сожаление о теряющих былую красоту ровесницах и подрастающем дерзком поколении муз:

А те, что им на смену

Успели подрасти,

Такую ломят цену,

Что господи прости!

Кстати, о деньгах:

– Три года назад ознакомился со списком «Форбса» «100 самых богатых людей мира». Сердце мое наполнилось гордостью, оттого что в этот список попало 27 наших с вами счастливых соотечественников. Я тут же написал стихотворение, которое, не мудрствуя лукаво, назвал «Баллада о двадцати семи».

Пой, поэт, песню, пой,

Пусть поймет ее даже тупой.

Громче пой, чтоб слышна стала всем:

27 их стало, 27…

Узнаете? Да-да, откровенная пародия на есенинскую песнь о бакинских комиссарах.

Давние подозрения, что стихи Иртеньев пишет с последних строчек, за время вечера только укрепились. Концовки его виршей – филигранно отточенные, смачные, порой неожиданные, как развязка хорошего детектива, доводящие зал до истерического хохота – выдают автора с головой своей явной первородностью. В стихотворении «Ночь темна, как камера-обскура» поэт долго играет со слушателем, давая ему «потрогать» строчки со всех сторон, всецело убедиться в том, что его стих на этот раз глубоко лиричен, возвышен и серьезен. Одним словом, ведет себя, как фокусник, дающий зрителю шляпу – посмотреть, что в ней ничего нет. Однако эффектная точка в виде последних двух строк не заставляет себя ждать:

Я войду в твой сон морским прибоем,

Шаловливым солнечным лучом…

Спи зубами, милая, к обоям

И не беспокойся ни о чем.

Не брезгует Иртеньев и крепкими выражениями, которыми было особо нашпиговано второе отделение концерта. Но чувство вкуса не изменяет ему и на этом скользком пути: нецензурные идиомы проскальзывают редко и по делу, будучи употребляемы не геройского самолюбования ради, а расширения словарного запаса для. Порядком поиздержавшегося за 30 лет активного творчества.

Вечер закончился раздачей именных автографов купившим книжку в антракте. «Сергею, на добрую память. Иртеньев», – запечатлел Игорь Моисеевич в моем экземпляре.

Дома я поставил книжку на самое видное место, лицом на обложке в пространство, как фотографию родственника. Он знает мое имя, а стало быть, теперь-то мы уже точно не чужие.

Сергей МАЛЫХ

Фото автора

P.S. Приятно осознавать, что Академгородок стал родиной как минимум двух произведений живых классиков. Иртеньев: «Позавтракав сегодня с Юлием Кимом (живем в одной гостинице: я – на 7-м этаже, он – на 8-м), мы разбрелись по своим номерам, и я за два часа написал стишок. Поднимаюсь к Киму, читаю первую строчку: «Достиг я высшей вертикали власти…» Тут он хватается за живот и валится на пол от смеха. Я ничего не понимаю… Оказывается, за те же два часа, что мы не виделись, Юлий тоже написал стихотворение и назвал его… «Баллада о вертикали». Вот такие токи, оказывается, проходят между этажами».