Дорогами войны

Дорогами войны

Часто можно слышать о том, что у нашего поколения было трудное детство. Думаю, так представляется уже с позиции взрослого человека. А в десять лет мне оно таким не казалось…

Обрушившаяся на страну война и стремительное приближение фашистов к Донбассу вынудили нашу большую семью сорваться с насиженного места. Эвакуация была спешной – на сборы отвели несколько часов. Папу Донецкий обком партии оставил для работы в подполье. Мы выехали одни, без точно намеченного маршрута, поэтому то и дело попадали в переплет.

Нашей одинокой арбе порой приходилось передвигаться по пахоте, колеса проваливались в чернозем по ступицы, лошади рвали жилы. Пятеро взрослых шли пешком, четверо же птенцов мал мала меньше опасливо прислушивались к разговорам о том, что придется бросить еще часть промокшего от дождей тяжелого скарба, что пронесся слух о появлении немецких мотоциклистов…

Удивительно, что в тех условиях паники и неразберихи в каждом крупном населенном пункте эвакуированных регистрировали и выдавали кое-какие самые необходимые продукты. В селе Большая Орловка Ростовской области произошла неприятность: пока мы с мамой регистрировались, семья вместе с повозкой исчезла. Бросились их догонять. Мама, взяв меня на руки, бежала, задыхалась, бралась рукой за какую-нибудь телегу, пока этого не видел хозяин. Наших нигде не было видно. Только на следующий день мы их нашли…

И снова дорога, что называется, без руля и ветрил. Однажды сбились с пути и оказались на какой-то колхозной ферме. Был вечер. В памяти запечатлелись на всю жизнь и огни, отражавшиеся в речушке, и холм, заросший густым шиповником с крупными, яркими ягодами. Среди этой красоты кипели нешуточные страсти: бедовые женщины-казачки с вилами в руках протестовали против постановления об эвакуации скота (чтобы не оставлять врагу). Мы не смогли разузнать, куда двигаться дальше. В кромешной тьме заехали на территорию тракторной бригады, колесо арбы провалилось в зарытую в землю бочку. С рассветом, освободившись из плена, пробирались по полям в поисках тракта. На время влились в бесконечно длинную череду таких же скитальцев. Там и повстречали хорошо обустроенный для дальней дороги обоз Паши Ангелиной, прославленной на всю страну первой в мире женщины-трактористки (и маминой троюродной сестры).

Дальше путь пролег через калмыцкие степи. Видимо, стоял уже декабрь – водоемы были скованы льдом. Бабушка с дедушкой и четверо детей жались друг к другу и грелись в лохмотьях под шалашом, надстроенным над арбой, тогда как мама и тетушки шли рядом пешком. Остановились в большом селе с манящим названием Приютное. Сердобольные хозяева выделили нам комнату, в которой разместились девять человек. Призрак голода рыскал рядом. Помню, наша мамочка до света уходила куда-то, чтобы обменять кое-какие вещицы на продукты. Появлялась она уже под ночь. И дети, и взрослые с надеждой смотрели на то, как ее негнущиеся от мороза пальцы извлекали из торбы что-нибудь съедобное. Трехлетний Валерий радостно сообщал: «Мне достался пирожок с горохами и птичками». Где было знать малышу, что это гороховые мухи. С тревогой вслушивались мы в сообщения Информбюро. Надеялись узнать что-нибудь радостное о делах на фронте. Но тогда было еще слишком рано – шел январь 1942 года. Через наших земляков удалось связаться с отцом – его по приказу Наркомата тяжелой промышленности вместе с оборудованием отправили на Урал. Папа получил разрешение приехать к нам, но тут же был откомандирован на работу заместителем начальника политотдела совхоза «Танчиньзянг».

Условия жизни нашей многочисленной семьи в совхозе несколько улучшились. Мама устроилась на работу, трудились и тетушки. Но не прошло и нескольких месяцев, как мы снова оказались в прифронтовой полосе. Квартиры спешно освобождали для госпиталей. Вскоре стали привозить раненых. Под натиском наступавших немцев пришлось снова эвакуироваться. Предстояло из Калмыкии перегнать в Казахстан племенной скот. Это вызвало жестокое сопротивление местного населения. Проведение эвакуации поручили папе. Трудностей было много: недостаток корма для животных, отсутствие воды – многие источники местные жители умышленно засыпали песком, ночные переходы с угрозой нападения банд. Затем были тяжелые переправы через Волгу и Ахтубу под постоянными бомбежками. Настроение взрослых передавалось и детям – из памяти стерлись подробности, но сохранилось общее состояние тревоги и постоянной опасности.

…Всплывает из памяти картинка: в огромной лощине расположился обоз, на холмах отдыхает от дальнего перехода скот. Пасмурный, по-мирному ленивый день. Папа на вороном племенном жеребце по кличке Берендей объезжает вверенное ему огромное хозяйство. И вдруг отвратительный звук заполняет пространство – звук немецких самолетов – мы все его узнавали. Затрещали пулеметы. Засуетились люди. Переполошились животные. Детей спешно затолкали в «убежище» – под бричку. В это время примчался весь взмыленный Берендей. Значит… папа убит? Бабушка зашлась слезами, мы все уставились на нее. Отец появился через час – живой и невредимый. Он рассказал, что когда раздались пулеметные очереди, боевой конь запаниковал, поднялся на дыбы. Как только седок спешился, Берендей умчался, не разбирая дороги, и появился перед нами. А самолеты, «порезвившись», улетели.

Глубокой осенью мы прибыли в Фурмановский район Западно- Казахстанской области. Огромной семьей жили в маленькой землянке. В предрождественскую ночь там родилась сестренка Азочка, названная так по настоянию дедушки в память о нашем пребывании в Азии. Местное население – казахи – относилось к нам хорошо. Угощали своими национальными лакомствами (куртом, сарысу), которые нам, голодным ребятишкам, казались необыкновенно вкусными. Мы учились в небольшой школе, классы которой обогревались печуркой. Каждое утро, направляясь на учебу, я во все горло пела известные мне песни. Казахи, заслышав звуки «арий», ласково говорили: «Надя в школу пошел».

Неожиданно наступившая весна преобразила невыразительную казахскую природу. Вся степь покрылась сплошным ковром разноцветных тюльпанов. Мы пропадали в степи и скоро поняли, что вместе с цветами пробудились и многочисленные змеи. Дедушка каждому сделал по кнуту, чтобы отпугивать от себя гадов.

Впервые именно там увидели верблюдов. Когда они лениво жевали нескончаемую жвачку, соблазнительно было содрать с них висевшую клочьями шерсть. Мы научились прясть и по улице ходили с казахскими веретенами. Мама при лунном свете вязала нам лаптики, но они быстро изнашивались. Потом дедушка, мастер на все руки, стал делать лаптешки из сыромятной кожи, но они служили ненамного дольше.

В январе 1943 года папу отозвали на восстановление разрушенного войной хозяйства в Калмыкию, а к лету и мы отправились в обратный путь. Гнали по безжизненным степям скот, а сами голодали. До такой степени, что когда попадали в какой-нибудь населенный пункт, бабушка с маленькой Азочкой на руках (ей еще восьми месяцев не было) и с выводком детей постарше осмеливалась просить милостыню. Прости меня, моя бабуля, за то, что не сдержала слово, которое ты с меня взяла, и рассказала об этом. Но мои дети меня поймут и не осудят. В Калмыкии, в Башанте (ныне Троицкое) мы ненадолго воссоединились с папой. В маленькой квартирке в одной из клетушек ютились тетушки и дедушка с бабушкой, а все остальные спали на полу в другой каморке. На нас, старших детях, лежала обязанность снабжать семью топливом. Мы собирали курай (перекати-поле) в степи и часто набредали на неубранные тела погибших солдат. Они внушали ужас.

И снова недоедание. Хлеб из проса, внешне аппетитный, на самом деле был почти несъедобным. Как сейчас перед глазами: мама выковыривает просяную шелуху изо рта у Азочки. После просяного с шелухой и вязкого, как глина, ячневого хлеба у меня к этому продукту особое отношение – я ем только хороший белый хлеб, что бы ни утверждали диетологи о его вреде.

* * *

К 1945 году мы вернулись на родину. Дома поселка стояли с пустыми глазницами окон в обгоревших коробках зданий. Нашей семье выделили временное жилье, и мы, изголодавшиеся, босые, вместе со страной начали с нуля мирную жизнь. Мы с братом и сестрой пошли, наконец, в школу и с жадностью набросились на учебу. Ярким солнечным утром 9 мая торжественный голос Левитана оповестил о победе. Окрестности огласились радостными криками, люди высыпали на улицу. Они обнимались и плакали от радости и скорби по тем, кто не вернулся с войны. Надежда ДУЖАК -----------------------