1974: На льду

На льду

С давних пор укрепилось в народе поверье: «Как новый год встретишь – так его и проведешь». Получается вроде того, что судьба твоя после праздничного застолья предрешена на долгие двенадцать месяцев. Но, к счастью, или наоборот, существует более сильное утверждение: «Пути Господни неисповедимы». В верности его мы убеждаемся неоднократно в течение всей жизни.

Мне вспоминается давняя новогодняя история, случившаяся со мной и моим товарищем, в то время работавшим завотделом Института экономики СО АН СССР, Виктором Николаевичем Щукиным. Вечером 30 декабря 1973 года он позвонил по телефону и предложил сходить на рыбалку. Обычно я охотно откликаюсь на подобные затеи, но на этот раз засомневался в целесообразности отправиться на Обское море накануне Нового года. Однако Щукин убедил меня, сообщив, что обладает достоверной информацией о необычайном клеве в районе острова Тайвань.

– Пойдем пораньше утречком, – сказал Щукин, – половим до обеда – и домой.

Мое молчание он расценил как нерешительность и поспешил добавить:

– Упускать такую возможность нельзя. Клев – он, сам знаешь, штука капризная. Сегодня есть, а завтра... ищи рыбку в море.

Словом, убедил. К тому же я подумал: «Оно и к лучшему, не буду по крайней мере путаться у жены под ногами, которая наверняка займется с утра подготовкой к новогоднему торжеству». Рыбак, известно, живет надеждой. А вдруг и в самом деле повезет? Сколько раз случалось, что я возвращался с подледного лова без единой рыбки. Домашние сочувственно разводили руками, утешительно говорили: «В следующий раз обязательно повезет». Жена с плохо скрываемой иронией ворчала: «И охота тебе целый день попусту мерзнуть!»

– Схожу, пожалуй, завтра утречком порыбачу чуток.

Супруга, на удивление, отнеслась к моим словам снисходительно и даже не удержалась от шутливого напутствия:

– Ни пуха тебе ни чешуи. Может, я еще успею зажарить твой улов к новогоднему столу.

На другой день, еще до рассвета, мы с Виктором Николаевичем уже бодро вышагивали по заснеженной равнине Обского водохранилища.

Придя на место, битый час ждали волшебного мгновения первой поклевки – все тщетно.

– Ушел, подлец, – имея в виду леща, уныло констатировал мой товарищ, – а вот куда – подледная тайна.

– Перед непогодой затаился, – предположил я.

Как бы то ни было, но оставаться на прежнем месте – попусту тратить драгоценное время. Между тем часть рыбаков неспешно потянулась к берегу, а несколько человек, одержимых страстью к рыбалке, решительно направились туда, где на снежной глади моря виднелось скопление черных точек. Это означало, что там дела, по всей вероятности, обстоят лучше. Щукин и я, не сговариваясь, примкнули к группе оптимистов.

Точки по мере приближения к ним становились крупнее и вскоре превратились в человеческие фигурки, склонившиеся над лунками. Подойдя к крайнему рыбаку, мы поинтересовались, поймал ли он что-нибудь. Пожилой бородатый мужчина, продолжая сосредоточенно покачивать удочкой, ответил:

– У меня по нолям, а вон тот, – он показал на парня в брезентовом плаще, надетом поверх полушубка, – «дощечку» вытащил.

Дощечкой рыбаки называют мелкого подлещика величиной с ладонь. Обошли еще нескольких человек и убедились, что рассчитывать здесь на более-менее приличный улов не приходится. Не стали даже бурить лунки. Постояли немного, подумывая, не пойти ли домой. В это время один из рыбаков произнес:

– Вчера, говорят, у Метеоостровов клев был сумасшедший. Только тащиться туда – семь потов сольешь. Километров восемь будет, как не больше.

Переглянулись мы с Виктором Николаевичем и, не говоря ни слова, отправились к видневшимся вдали полоскам вожделенных островов. Шли долго, пока не наткнулись на рыбацкий стан – загородки от ветра, сложенные из наста. Сели за одной из них, торопливо достали удочки.

Едва мормышки достигли дна, как вначале у Щукина, а через мгновение и у меня пришли в движение кивки. Подсекаем... Есть! Каждый извлекает из своей лунки леща. Рыбы вполне приличные. На опытный взгляд, граммов по 700-800. Охваченные азартом, мы суетливо отправляем мормышки в глубину и с нетерпением ожидаем следующей поклевки. И она не заставляет себя ждать. Очередная добыча не уступает по величине первой!

В самый разгар ловли у Виктора Николаевича соскользнули с переносицы очки и с тихим всплеском упали в лунку. Он попытался подхватить их, но куда там... Блеснув на прощание стеклами, очки исчезли в глубине. Бедняга расстроился страшно. При его близорукости рассмотреть колебания кивка стало невозможным. Я расстроился не меньше его и печально изрек:

– Может, домой пойдем?

– Еще чего! – упрямо мотнул он головой. – Кто же от такого клева уходит?

Поначалу договорились, что я буду следить за двумя удочками. Однако вскоре от этой идеи пришлось отказаться. Как только у меня начиналась поклевка, тотчас все мое внимание концентрировалось на вываживании рыбы. Естественно, удочка Щукина становилась безнадзорной. К тому же ему хотелось самому контролировать волнительный процесс ловли. И он нашел-таки способ обойтись без моей помощи. Придерживая конец кивка двумя пальцами, Виктор Николаевич безошибочно улавливал момент клева. Не прошло и двух минут, как он с ликующим возгласом, сноровисто перебирая руками леску, подтягивал к лунке очередную рыбу. Мне оставалось только обновить наживку на его крючке.

Мы так увлеклись рыбалкой, что не заметили, как стало смеркаться. Поднявшийся ветер белесой поземкой закрыл горизонт. Клев прекратился, заметно похолодало. Колючая снежная масса, подвывая, быстро наметала сугробы на рыбацкие загородки. Обеспокоенные нагрянувшей стихией, мы поспешно сложили в рюкзаки снасти и довольно внушительный улов и энергично зашагали, как нам казалось, к берегу.

Стемнело. Обычно в подобной ситуации для запоздалых любителей подледного лова надежным ориентиром служат яркие огни гидроэлектростанции. Но сколько мы ни вглядывались, ничего вокруг не было видно. Ветер буквально валил с ног, сыпучими зарядами бил в лицо, заставляя непрестанно жмуриться. Мы давно сбились с рыбацкой тропы и брели наугад, увязая в снегу. Иногда в неистовой какофонии звуков различали, казалось, гудок электрички, поворачивали в спасительную сторону. И вновь после долгой изнурительной ходьбы – никаких признаков берега или близкого жилья.

Нами начало овладевать отчаяние, силы оставляли нас. Щукин предложил накрыться вдвоем полиэтиленовой накидкой, склеенной в форме просторного мешка (в таких импровизированных палатках рыбаки прячутся от ветра и мороза), и переждать в ней непогоду. Но в этот момент сквозь метущуюся завесу совсем близко мелькнуло что-то темное.

– Берег! – радостно крикнул я и устремился туда.

Через несколько шагов мы наткнулись на какое-то крохотное строение. Оно оказалось рыбацкой будкой, каких зимой на льду водохранилища понаставлено немало. Расчистили от наметенного сугроба дверь, приоткрыли ее и забрались внутрь. О дальнейших поисках берега не могло быть и речи. Я чиркнул спичкой, и при колеблющемся свете мы оглядели наше вынужденное пристанище. Оно было сколочено из старых, потемневших от времени досок, имелось даже небольшое застекленное окошечко, около двух лунок – низкая широкая лавочка.

– Вот тебе, дорогуша, и Новый год, – печально произнес Виктор Николаевич.

Будка надежно защищала от ветра. Правда, холод все же давал о себе знать. Стыли ноги в валенках, мороз пробирался под одежду, вызывая дрожь во всем теле. У Щукина в рыбацком ящичке нашелся свечной огарок, однако от его слабого пламени ждать тепла не приходилось. Был десятый час вечера, и мы оба осознавали, что до рассвета немудрено и закоченеть,

– Придется разобрать часть крыши и зажечь костер, – предложил я.

Виктор Николаевич согласился. Били бурами, выламывали доски, упираясь в них плечами. Образовавшийся проем прикрыли полиэтиленом, прижав его сверху снежными комьями. Сухое дерево загорелось легко, дым устремился в узкую отдушину на потолке. От костра повеяло теплом.

– Жить можно, – повеселел согревшийся Щукин.

– Неплохо бы перекусить чем Бог послал, – поддержал настроение я.

В термосах у нас был чай, нашлось и несколько бутербродов. Едва приступили к трапезе, как Виктор Николаевич, насторожившись, вопросительно посмотрел на меня:

– Ты ничего не слышишь? Вроде мотоцикл стрекочет.

Сквозь завывания ветра, действительно, явственно раздавалось характерное татакание мотоциклетного мотора. Какой-то бедолага тоже пытался вырваться из бушующей круговерти. Мы выбрались наружу и увидели остановившееся рядом с будкой нечто несуразное, напоминающее по очертаниям не то трактор, не то картинг с двумя непомерно большими колесами сзади и широкой лыжей впереди. С чудо-техники соскочил юркий мужичок и, озадаченно уставившись на нас, спросил:

– Вы чего здесь на ночь глядя окопались? – и, не дожидаясь ответа, взволнованно заговорил: – Такая канитель началась – света белого не видно. Колесил-колесил, пока на вас вот не напоролся. Куда ехать-то, где берег?

– Нам тоже хотелось бы знать, где он, – сказал я.

– Так и вы того – заплутали?

– Выходит, так, – кивнул Щукин.

Мужичок изрядно продрог, и мы пригласили его к костру. Он назвался Гришей, объяснил, что сам из Борового, где работает механизатором. До Нового года оставалось меньше часа, и мы смирились с тем, что праздник придется встретить при свете костра, в тесной рыбацкой будочке. Между тем Гриша отогрелся и взял праздничные хлопоты на себя.

– Выпить у вас, конечно, не найдется, – уверенно произнес он.

Мы уныло развели руками. Наш гость порылся в котомке, извлек полкирпича хлеба, кусок сала, завернутый в цветастую тряпицу, и чекушку с прозрачной жидкостью.

– Гидролизный спирт, – пояснил Гриша. – Говорят, для зрения вредный. У нас многие давно пьют – и ничего. Будете?

Мы кивнули. Вокруг нас в ту ненастную новогоднюю ночь не было никого. За стенами нашего убежища продолжала бесноваться вьюга. В свист ветра вплетались наши голоса, горланившие разухабистые песни. Тогда мы считали, что Новый год все же удался...

Юрий ОГУРЦОВ.