Первый студент НГУ

В следующем году Новосибирский университет отметит свое 50-летие. Сегодня мы беседуем с обладателем студенческого билета НГУ №1 Владимиром ЛЕБЕДЕВЫМ. Судьба и характер «первого студента» Академгородка оказались глубоко символичны и приятно узнаваемы: широта интересов, одержимость идеей, подвижничество и, конечно, немного «диссидентство»…

– Владимир Алексеевич, как получилось, что именно вам достался студенческий билет НГУ под номером один?

– Летом 1959 года, еще до того как был проведен первый набор студентов на первый курс, к Сергею Алексеевичу Христиановичу обратились несколько студентов из других вузов, которые хотели бы поступить на второй курс, с тем чтобы некоторые предметы пошли «перезачетом». Среди них был и я, третьекурсник НИИЖТа. Я первым сдал документы и получил студенческий билет №1.

Кстати, я был не только «первым студентом», но и первым редактором университетской газеты «УЖ» – тогда она была настенной.

– Имели ли продолжение ваши студенческие занятия журналистикой?

– Я много лет публиковался в разделе юмора еженедельника «Наука в Сибири» (тогда он назывался «За науку в Сибири»). Раздел «Веселая сигма» был необычайно популярен. Я чаще всего творил под псевдонимом «поэт-переводчик Дронт-Навзнич» и, между прочим, получил литературную медаль им. Козьмы Пруткова, утвержденную по инициативе руководства газеты.

– Куда же девался этот замечательный раздел?

– Его постепенно прикрыли по не вполне понятным причинам. Все началось с того, что в Академгородок приехал режиссер Гайдай («Бриллиантовая рука», «Кавказская пленница», «Двенадцать стульев»). Состоялась встреча, на которой его спросили, не хочет ли он снять фильм об ученых. Гайдай ответил, что у него нет подходящего сценария, но он мог бы родиться в недрах «Веселой сигмы». С этого момента тогдашние чиновники от науки стали косо смотреть в нашу сторону.

Но настоящий разнос нам устроили по другому поводу. Во времена Андропова устраивались облавы в магазинах, на улицах и даже на пляже для выявления граждан, которые в будние дни пребывают не на рабочем месте. В Академгородке эти проверки были нелепостью, поскольку многие ученые работают дома, и я написал об этом сатирическое стихотворение. Впоследствии я видел это стихотворение у многих на столе под стеклом, и не только в Новосибирске. Возможно, это была единственная публичная сатира такого рода в стране – во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то еще осмеливался потешаться в печати на тему этих проверок. Должен сказать, что это заслуга не моя, а редактора «Науки в Сибири» Юрия Афанасьевича Ворончихина.

К счастью, вскоре Андропов на встрече в Кремле с ветеранами войны и труда сам заявил, что идея наведения порядка на местах была искажена и приобрела нелепые формы.

– Нам известно, что вы всю жизнь собираете виниловые пластинки и ваше собрание насчитывает более 20 тыс. произведений. Когда было положено начало коллекции?

– Еще в школе. В студенческие годы мои музыкальные интересы углубились. У нас была преподавательница-математик по фамилии Чайковская, которая организовала первый в Академгородке клуб любителей музыки прямо на квартире – что-то вроде салона. Туда я приносил редкие записи. Кроме того, я пел в хоре НГУ, который был основан известным дирижером Владимиром Николаевичем Мининым. Помню, когда мы до утра гуляли у реки с моей будущей женой, я перепел ей всего «Бориса Годунова».

– А каков физический объем вашей огромной коллекции?

– Полки с пластинками занимают по стенам моей квартиры около 10 кв. м, а книг и альбомов гораздо больше.

– Виниловые пластинки хранятся у многих людей, но слушать их не на чем, ведь такие проигрыватели давно не выпускаются. Как выходите из положения?

– Мой проигрыватель еще в порядке, но вообще-то японцы выпускают специальное оборудование для прослушивания виниловых пластинок. За границей уже поняли, что хотя пластинки и занимают много места, но живой звук высоко ценится любителями музыки. Поэтому там возобновили производство и пластинок, и проигрывателей.

– Приходится ли вам использовать коллекцию не для души, а «для дела»?

– Довольно часто. Мое собрание (и музыки, и книг) очень помогало во время работы в центре Бороздина. У истоков центра стояла группа энтузиастов: преподаватель-виолончелист Алексей Иванович Бороздин, преподаватель фортепиано Елена Леонидовна Мартынец, а также искусствовед-византинист, иконописец, человек, владеющий пятью иностранными языками, Владимир Александрович Баранов. Для организации центра много сделал писатель Евгений Венедиктович Вишневский, многим знакомый по книгам «Записки бродячего повара», «Искушение океаном» и др. У него оказался недюжинный талант в «хождении по кабинетам». Около семи лет, с 1991 по 1998 годы, мы преподавали в основном бесплатно, занимаясь с практически необучаемыми детьми.

Нашу работу можно назвать абилитацией – созданием у детей интеллектуальных возможностей, которых у них не было от рождения. Мы учили ребят двигаться под музыку, танцевать, дирижировать. У многих детей с умственными проблемами есть проблемы двигательного характера, а с совершенствованием движений развивается и мышление. Позднее мы начали обсуждать музыку, заложенный в ней смысл. Использовалась и музыка, и записи звуков природы.

Я собираю не только музыку, но и репродукции картин, книги, и эти собрания тоже очень помогли нам. Рассматривая картины и обсуждая, что на них изображено, мы развивали речь детей, логику, изучали быт, историю, географию и многое другое.

В 1998 году наша школа, давно уже завоевавшая признание, получила наконец статус муниципальной. Учителям стали платить зарплату. Бороздин вскоре перешел работать в Областной методический центр, чтобы передавать опыт, накопленный школой. На его место в 2004 году заступил новый директор, после чего основатели школы были уволены.

– Неужели ваша педагогическая деятельность прервалась на этом?

– Вовсе нет, я работаю в педиатрическом отделении клиники Института физиологии СО РАМН в Ельцовке. Это учреждение похоже не на больницу, а на детский клуб, и детям в нем очень нравится. Там же теперь трудится и Володя Баранов.

Но моя педагогическая практика – это вторая специальность, а что касается первой, я со студенческих лет работаю в Институте теплофизики, и физика для меня, конечно же, не менее важна, чем педагогика.

– В Академгородке немало творческих, неординарно мыслящих людей, применяющих совершенно необычные подходы в решении научных задач. Порой эта деятельность остается в тени «официальной» работы ученого, и только при личном контакте открываются «параллельные миры», существующие практически в каждом институте…

– Это объясняется очень просто – люди, имеющие нестандартные взгляды на научные проблемы, озвучивают их не там, где работают, а на конференциях в других городах. В других городах и публикуются. Соответственно, они известны там, а не здесь. Не зря существует поговорка: «Нет пророка в своем отечестве». А ведь в науке нет раз и навсегда установленных канонов! Всегда существуют не один, а несколько взглядов, теорий, объясняющих суть явлений.

Я, например, сторонник мнения, высказанного Эйнштейном, что без концепции эфира невозможно дальнейшее развитие физики. И появление понятия «физический вакуум» подтверждает это. Но, опять же, я, как и многие другие, «обычные» свои работы предъявляю здесь, а «нестандартные» – в других научных сообществах. Недавно откликнулся на предложение из Кембриджа и отослал туда некоторые из опубликованных работ по излучению, механике, педагогике и психологии.

Жизнь, конечно, напряженная – многое надо успеть… Кстати, я могу объяснить, почему в детстве время течет медленнее, а с возрастом ускоряется. Это происходит оттого, что количество событий, произошедших за текущий промежуток времени (год, месяц, неделю), мы невольно сравниваем с числом событий, произошедших на протяжении всей жизни, а с возрастом год, месяц, неделя становятся все короче относительно прожитого отрезка жизни. Поэтому и кажется, что дни и годы пролетают все быстрее, а мы сделали так мало... Единственный способ нейтрализовать неудовлетворенность от такого сравнения – это жить активной жизнью. Вот я и тороплюсь сделать все, что задумал.

Елена СОЛОВЬЕВА