Музыка финских лесорубов

Музыка
финских лесорубов

Kaski переводится с финского как быстрый способ тотальной вырубки леса. Название оправдало себя «на все сто»: 29 июня на сцене ДК «Юность» проект «Новая музыка» представил зрителям сумасшедший коктейль из фри-джаза и этнических мелодий на исконных инструментах. Группа Kaski вырубила под самый корешок все понятия даже о свободном импровизационном джазе. Самый финский финн – живая копия героя из «Особенностей национальной охоты» – контрабасист Тапани Варис в кимоно и тюбетейке играл на финском хомузе с замечательным названием «хуулипели». Пухлое напряженное лицо девятнадцатилетнего гитариста Юлиуса Хеиккилы краснело от неистового соло, а его белесые толстые дреды метались по сцене, путаясь в звуках этно-фри-джаза. Тихий и улыбчивый в жизни барабанщик Ханну Риску сменил перед концертом свои хипповые близорукие очки на две дальновидные палочки и воспарил: больше он никого не видел, а значит, и его никто.

Сам Йорма Тапио в прессе известен как outlaw (изгой, отщепенец, вне закона). Ничего предосудительного музыкант не совершил и на поверку оказался достаточно по-фински сдержанным и неэмоциональным, но открытым к общению человеком. А прозвище происходит, скорее, из-за консервативности финского общества, воспитанного на коммерческой музыке и водке. В качестве джаза публика в Финляндии предпочитает танцевальный клубный мейнстрим. По этой же причине знаменитый финн, барабанщик Эдвард Весала, один из законодателей свободного джаза, будучи настоящей звездой, так и оставался популярным в узких кругах. Последние годы жизни Весалы Йорма играл в его группе Sound and Fury – фри-джаз с этническим уклоном. С тех пор Йорма – вечный ученик и последователь своего гуру. Музыкант признается, что пытается делать то же, что творил сам Весала, но на своем, как он скромно утверждает, невысоком уровне.

В музыкальных кругах Йорму часто именуют финским Джоном Колтрейном, а бывалый новосибирский слушатель может сравнить его музыку с безобразиями Владимира Чекасина. Но щепки чекасинского джаза летели в веселый зал, как новогоднее конфетти. Финские же лесорубы отнеслись ко всему очень серьезно: с первых нот погрузившись в медитацию, музыканты уже через пару минут загипнотизировали весь зал. Никто не сможет сказать, сколько было композиций, где они начинались и где заканчивались. Ритм и мелодия появлялись и исчезали, встречались и прощались. Когда же попрощались и ушли сами музыканты, несколько человек так и остались сидеть в зале, не спеша прийти в себя.

– Йорма, вы закончили консерваторию и играли со многими знаменитостями, а путешествуете по миру со своими спальными мешками.

– С мешками – да. Нам так нравится. Мы не любители комфорта и не звезды шоу-бизнеса. Мы просто музыканты и не любим питаться в ресторанах и жить в отелях. Это, в конце концов, дело вкуса – на чем спать, где жить. Я против общепринятых ценностей, и можете поверить, что для моего возраста это вовсе не вызов обществу, а продуманная позиция, к которой я шел многие годы. Я не люблю шоу-бизнес – там, где он начинается, кончается настоящее свободное творчество. Я не иду против самой системы печати и оборота денежных знаков. Но в творческой жизни деньги зачастую играют плохую роль. Они порабощают человека – начав их серьезно зарабатывать любимым делом, приходится соглашаться на многие условия, которые мало-помалу убивают твою любовь. Играть становится просто твоей работой. Концерт за концертом, один диск, другой – музыкант не замечает, что его продюсер уже давно работает не на его музыку, а на его доход. А на деле это означает, что музыкант сам работает на продюсера. Деньги делают несчастной и без того очень короткую человеческую жизнь, когда он начинает работать ради них. Я не нищий, но свободен от денег и могу позволить себе много настоящих земных прелестей в противовес положенному блеску раскрученного музыканта, который давно не приносит ему никакой радости.

(Это было веским аргументом. Ведь продвинутый шоу-бизнес на гастролях не может позволить себе отказаться от свиных отбивных в апельсинах и остановиться в дешевом деревянном домике у моря, в этаких лесных апартаментах с шашлыками и земляникой. Или начать утро с заплыва по славному морю Обскому – как молчаливый и погруженный в себя Йорма Тапио. – М. Ш.)

– Вы очень серьезно выглядите для джазмена.

– Это я себя так развлекаю – собственной серьезностью. Я много играл в разных местах и джаз, и блюз, и классику. И заметил – чем больше ты улыбаешься всем, тем тебе почему-то грустнее. Играешь музыку, которая самому не очень нравится, и раздаешь всем улыбки, которых нет внутри. Кончается это плохо. Я заболел и долго не мог играть совсем. Несколько лет я чувствовал постоянную боль в сердце, бестолково пытался спасаться кокаином. Потом обратился к целителям, занялся йогой и отчасти благодаря ей родился второй раз. Я начал чувствовать музыку: отличать, где настоящее, где говорит душа, а где искусственное, когда музыканту нечего сказать и он лепит конъюнктуру, технично перебирая пальцами заезженные дорожки. Мне нужен был новый голос, и я стал играть на тенор-саксофоне, из-за чего получил прозвище «Колтрейн». Теперь, в 47 лет, я могу позволить себе быть серьезным, и от этого мне сразу стало веселее жить!

– А как же нести радость людям, нам то есть?

– Все хотят радости, сенсаций. Вчера в Москве журналистка спросила нас, горячие ли мы? Это было, мягко говоря, двусмысленно. Потом нам объяснили, что это какой-то местный контекст – «горячие финские парни».

– И что теперь – публику на мыло?

– Публика сама разберется, кто ей нужен. Несколько дней назад, когда мы играли в питерском клубе, подошла маленькая девочка во время концерта и стала пытаться играть на моем инструменте. Значит, ей понравилось.

– Ваша публика – это маленькие девочки? (в надежде увидеть, как выглядит улыбка на бледном и неподвижном лице Йормы. – М. Ш.) Можете примерно описать портрет вашего среднего слушателя?

– Нет никакого среднего слушателя. Например, в прошлом году мы вместе с одним финским танцором выступали в психиатрических клиниках, домах для престарелых, я играл перед больными СПИДом, наркоманами, алкоголиками, перед детьми в школах. Моя публика – это свободные люди, незашоренные, без моды и стиля в голове (об этом легко было догадаться, глядя, как он стоит перед камерой в стареньких домашних трико с лампасами и беззаботно дает интервью для двух новосибирских телеканалов. – М. Ш.). Наверное, поэтому я в России. Здесь меньше шоу-бизнеса и больше свободных людей. Тех, кто делит музыку не на стили, а на плохую и хорошую.

Мария ШКОЛЬНИК.