Джейсон Вебли, очарованный странник

Джейсон Вебли,
очарованный странник

Весть о том, что в Академгородок приезжает знаменитый американский панк-аккордеонист Джейсон Вебли, сначала показалась мне обычной уткой. Ведь нам уже давно объяснили, что андеграунда больше нет, что это тот же шоу-бизнес. Что в наше время даже самый ясноглазый музыкант хиппового вида на самом деле содержит целую армию стилистов-визажистов, которые особенным образом моют ему голову для создания эффекта грязных волос, мнут по ночам его рубаху и рвут джинсы специально разработанным устройством марки «Super-as» для разрывания джинсов. Все это означает, что «свой в доску» Юрий Шевчук, добрый бородач из славного города Уфы, дерет за каждое выступление полцарства и коня, не хуже какой-нибудь Мадонны, а к рок-гуру БГ журналисты допускаются очень выборочно.

Джейсон Вебли стяжал мировую славу, тихо-мирно путешествуя по городам и весям, странным образом минуя шоу-бизнес как таковой и продолжая оставаться честным андеграундом. Не подпольной музыкой в совковом смысле слова, а тем, к чему можно прикоснуться, протянув руку. Это мог себе позволить каждый, кто оказался в среду 26 мая в семь часов вечера на Морском проспекте (площадка около «Альбумина»), где Джейсон с двумя музыкантами из Москвы, сопровождающими его в российском туре, исполнил несколько песен из концертного репертуара. Вместо микрофона пригодился обычный рупор, находчивый барабанщик облюбовал себе парочку «рабочих» стульев-пеньков. Контрабас не требовал подзвучки. Родители с чувством аплодировали, дети подносили пиво.

В России Джейсона можно по праву назвать широко известным в узких кругах. Те из москвичей, кто посещает укромные ночные клубы, видели его уже дважды. Пресса любит сравнивать музыканта с Томом Уэйтсом – те же хриплые интонации, где-то похожий имидж и манера общения культурного и образованного американского панка. Или постпанка. Эти сравнения одно время порядком утомили самого Джейсона, как он признался, но постепенно, после выпуска шести дисков, его стиль утвердился как нечто совершенно отдельное, не связанное ни с Уэйтсом, ни с Высоцким, ни с Бобом Диланом.

Концерт в клубе «Бункер» той ночью немало порадовал всех присутствующих. Правда, позволить себе такое удовольствие в полночь посреди рабочей недели смогли немногие. Клуб по большей части был заполнен богемой Академгородка и новосибирской прессой, людьми солидными и, как сейчас модно говорить, состоявшимися. Но все это стало неважно, когда в зал вместе со звуками чудесной музыки полетели воздушные шары и самодельные маракасы (пустые пластиковые бутылки с мелочью). Народ подхватил ритм и настроение, на площадке перед сценой заметались десятки восторженных успешных людей. Слаженный грохот монетной перкуссии порою заглушал барабанщика. «Это же самый натуральный американский шансон во всей красе!» – воскликнул интеллигентного вида мужчина, утирая танцевальный пот, и, весело блеснув очками, отхлебнул еще пива.

Определить стиль так же просто, как и ошибиться в определении. В мрачных дисгармоничных песнях голос живо напоминал Джима Моррисона, в нежных балладах проявлялся его «настоящий», звонкий и чувственный тенор, а под народные кабацкие плясовые звучал старческий прокуренный бас. Последнее выглядело особенно забавно, если учесть, что Джейсон не курит, не пьет, да и ест совсем мало. К тому же он вегетарианец с пятнадцати лет. Об этом я узнала в «Нью-Йорк пицце», застав Джейсона полным сил после перелета и бессонной ночи, с сырной кесадией в зубах. Он учтиво предложил мне кусочек «мексиканской еды» и беседа наша потекла так, словно мы расстались на полчаса – он отбегал за едой, а я за сигаретами.

– Ничего, если я буду жевать на интервью или ты зафиксируешь это в статье?

– Обязательно зафиксирую. Что у тебя за диск тут лежит?

– Это питерский панк-музыкант Федор Чистяков, группа «Ноль». Он тоже играет на аккордеоне. Только что купил. Не слышал никогда. Теперь буду.

– А обычно что слушаешь?

– Обычно – ничего. Некогда. Я очень необразованный в области рок-музыки. Воспитан на отвратительной попсе, которая звучит везде по радио. Потом, когда уже стал студентом, «прислушался» к фольклору и классической музыке – Чайковский, Шостакович. А сейчас слушаю, что попадается в путешествиях.

– Кто ты по профессии?

– Я закончил университет в Вашингтоне по двум специальностям – музыка и театр. Много лет писал музыку для театра. Сам никогда не исполнял этих песен – только учил других. Работал в звукозаписывающей компании, где имел возможность записать и свои песни. Так вышел первый альбом.

– А дальше?

– Песен были сотни, а в альбом вошел всего десяток. Пришлось делать еще и еще. Какие-то вещи было совсем непонятно, как и с какими инструментами записывать – их нужно было просто петь людям. И я стал это делать.

– С тех пор ты все время в разъездах. Я видела на твоем сайте гастрольный план. Три города в неделю, иногда две страны в неделю. Так нужно или так хорошо? Разве не притупляется ощущение нового от этого мелькания?

– Мне нравится путешествовать. В каждом месте своя особая энергия, другие люди, своя мистика.

– Мистика? Ты веришь в чудеса?

– Я не раздумывал над тем, верю я или нет. Просто бывает, что ты беспричинно чувствуешь дикий ужас или особенную радость, необъяснимую и не требующую объяснения. Как-то раз, сидя в московском кафе (незадолго перед этим я прочел «Мастера и Маргариту»), я увидел дьявола у стойки напротив. Страх не покидал меня до утра. Путешествуя, можно встретить очень много мистического. Например, в Голландии я ночевал в заброшенном соборе, а сейчас ты, кажется, обещала показать мне «бочку»?

– Да, это такое странное место около ботсада. Железный купол для нефти, но внутри него замечательная акустика. А как насчет самого большого чуда, которое вы видели, господин мистический путешественник?

– Я подумаю, хорошо?

Мы возвращались из ботсада и видели в низине очень много снега и льда. Это в тридцать-то градусов жары!

– Видишь, у нас в Сибири всегда снег и лед. А там, под снегом, живут маленькие белые медведи. Ведь так думают американцы про Сибирь?

– Не совсем. Они считают вашу территорию чем-то вроде большой тюрьмы. Раз сюда ссылали, значит, здесь должно быть очень неуютно и тяжело жить. На самом деле Россия – абсолютно сумасшедшая страна, но мне все равно здесь нравится.

– Сумасшедшая в политическом смысле?

– Нет. К примеру, когда я ехал на гастроли в Питер, подпивший продюсер попытался выкинуть барабанщика в окно поезда на полном ходу. У него не вышло, но окно все-таки разбил, и барабанщик был весь в крови. Не помню, в чем там было дело, потому что спал. Кажется, из-за девушки. Я не скажу, что рад пьяным безумствам. Просто в России я путешествую похожим образом – это факт. Это в конечном итоге утомляет, но я все равно люблю этих людей.

– Насчет любви: тебе не страшно быть все время в доступной близости, в метре, в шаге от беснующейся публики? Я слышала, что тебя однажды кидали на верхушку фонтана...

– Да, это было страшно. Но у меня нет выбора. Я не хочу закрываться, огораживаться, иначе живое шоу потеряет смысл. Этот контакт и мне дает очень много, я не могу все время стоять на сцене. Нужен выход в зал, движение с танцующими. Это такое детское ощущение счастья. Кстати, я могу ответить на твой вопрос о чуде. Правда, это не связано с путешествиями. Самое удивительное на свете – это ребенок!

Беседу вела
Мария ШКОЛЬНИК.