Больше, чем стихи

Больше, чем стихи

2 июня в рамках празднования 50-летия Академгородка в Доме ученых с огромным успехом прошел поэтический вечер легендарного поэта Евгения ЕВТУШЕНКО. Для названия своего почти четырехчасового выступления Евгений Александрович выбрал одну из самых знаменитых своих строчек: «Поэт в России – больше, чем поэт!».

Открывал программу теплым приветственным словом известный сибирский писатель-фантаст Геннадий Прашкевич, остававшийся весь вечер на сцене рядом с кумиром нескольких поколений читающей России. Литературный праздник украсили солисты Новосибирской филармонии Д. Карпов (фортепиано) и певица Д. Ворфоломеева, а также аккомпанемент на аккордеоне сотрудницы ДУ Е. Субботиной.

С возрастом (а Евтушенко в следующем мае отметит 75-летний юбилей) прославленный поэт не потерял ни экспрессивности в подаче своих произведений, ни эгоцентричности мировосприятия, ставшей творческой составляющей этого литературного явления. Жанр встреч с Евтушенко всегда неизменен – стихи и песни. С этого Евгений Александрович и начал.

Свою первую песню я написал в 22 года. Мне позвонил Колмановский, бывший уже маститым композитором, и сказал: «Я давно люблю ваши стихи. Слушайте, музыка народная у меня есть. А вы же со станции Зима. Думаю, вы бы смогли передать женскую тоску». Он привез мне музыку, и возникла песня «Бежит река». Ее исполнила Людмила Зыкина, только пришедшая на радио из самодеятельности. А через несколько дней после эфира я был в одной северной деревне. И там услышал, как на реке бабы гремели вальками, стирая белье, и пели мою песню. Я подошел, спросил, кто автор. Они мне отвечают: «Да это наша, деревенская!» Я тогда не обиделся – просто понял, что это лучшая награда, о какой только может мечтать поэт.

Настоящая поэзия немыслима без искренности. К примеру, прозаик может запутать читателя, устами какого героя он выражает свои ощущения. У Льва Толстого часть души, без сомнения, принадлежит Наташе Ростовой. А вот Достоевский – это все его герои, собранные вместе. Достоевский – это и князь Мышкин, и Настасья Филипповна, и Смердяков. И Смердяков, да! Плохое ведь живет в каждом из нас. Иногда даже людей хороших пугает то, насколько черные мысли могут прийти им в голову! Но главное – оставаться честным перед самим собой!

В литературе я начал с личных исповедей. Меня всячески шпыняли за это, называли «певцом грязных простыней». Помните: «Ты говорила шепотом: а что потом, а что потом?» Но если сравнить эти строчки с тем, что сегодня говорят и поют с телеэкрана, то мои стихи – просто уроки целомудрия!

Хотя сейчас я понял, что не все рассказал о себе и о других. И пишу теперь – доисповеди. Я, например, никогда прежде не писал о своем первом мужском опыте, о той женщине, с которой впервые был близок. Но я же не трус! Я считаю, что даже правители не имеют права смотреть в глаза народу, не покаявшись в своих ошибках. Нет ничего хрупче, чем железная логика! Если человек уверен, что все делает правильно, он стоит на гибельном пути. А та женщина пять лет жила без мужа. Мне же было всего пятнадцать. Ну, конечно, сказал ей, что уже имею паспорт. Когда же она поняла, что я совсем еще мальчик, она сильно мучалась. Может быть, всю жизнь. И когда я это осознал, то пришел на радио, на станцию «Маяк», рассказал эту историю, попросил прощения и прочел стихи, посвященные ей, моей первой женщине. Всю неделю на всю страну звучали эти стихи. Думаю, она меня услышала и простила.

А не так давно я нашел на чердаке томик Блока. Из него выпала фотография. Я сразу вспомнил ее. Мне тогда было 20, ей 24, муж, ребенок. Можно сказать, наша близость была на грани цинизма: о своей семье она ничего не рассказывала, все время прятала глаза. Потом вдруг исчезла. И вот почти через сорок лет я нашел ее письмо на обратной стороне фотокарточки! Это было очень эмоциональное признание в любви. Я был настолько потрясен, что тут же написал ей стихотворение. Я напечатал эти стихи в газете. И мне позвонил сын этой женщины! Он сказал: «Мама была так счастлива, прочитав ваши стихи!» Оказалось, она живет одна уже тридцать лет и до сих пор не знала, прочел ли я ее письмо, как на него отреагировал… Я тут же позвонил ей из Оклахомы в Москву. Мы проговорили пять часов. Старая дружба не ржавеет!

Но вообще должен сказать: мы разобщены. Не организуешь ведь войну, чтобы народ сплотился! Сегодня нас ничто не соединяет, кроме ТВ. Нам надо воссоздать связующие нити между людьми, за нас никто их не соткет. Ни президент, никто! А страна у нас удивительная! Не так давно мне вручали орден «За заслуги перед Отечеством». Надо было сказать ответное слово. И я вдруг вспомнил, как ехал в войну мальчишкой через всю страну на поезде и несколько дней не ел ничего горячего. Разжиться можно было только кипятком. И какая-то тетка на станции отломила мне от своей пайки черного хлеба половину. А потом от своей половины – еще половину. И вот в Кремле я сказал, что для меня эта женщина и есть Россия.

Меня долго не пускали за границу. Доходило до того, что снимали с самолета. Хотя вроде бы никаких военных секретов я не знал, а значит, и выдать их никому не мог. Но тем не менее отказ следовал за отказом. Меня выручил небольшой поэт, но большой души человек – Степан Щипачев. Узнав о моих злоключениях, он пришел в Московский горком, положил свой партбилет на стол, а он был коммунистом с 1918 года, и закричал: «Да что ж это такое! Мы боролись за светлое будущее, а наши дети не могут посмотреть мир? Мы за что кровь проливали?!»

Потом уже, будучи депутатом Верховного Совета СССР, я добился отмены выездных комиссий. Своим упорством я просто осточертел Горбачеву! Но я считаю, что подобные барьеры оскорбляют человеческое достоинство. И когда однажды по телевизору передали, что за минувший год за границей побывало четыре миллиона россиян, я испытал чувство гордости.

С тех пор много езжу. Вот только что был в Латинской Америке – Гватемале и Сальвадоре. Теперь на всем земном шаре осталась единственная страна, где я не был, – это Парагвай.

Расскажу вам одну европейскую историю. Во время первого континентального тура «Битлз», куда они поехали еще со своими мамами (!), подружка Пола Маккартни подарила ему купленную в Гамбурге книжку моих стихов, переведенных на английский. Это был сборник «Станция Зима». И Маккартни так понравились мои стихи, что вся группа стала зачитывать их перед каждым выходом на сцену! Заряжались стихами для необходимого куража! Я как раз был в то время в Риме. Ажиотаж в связи с гастролями «Битлз» – дикий. У премьер-министра Италии был пригласительный на концерт только на одно лицо, его жена закатила скандал, и он отдал билет мне. В зале ничего не было слышно, все визжали беспрестанно. Конечно, я слышал «битлов» на пластинках и полюбил этих ребят. Они выросли в бедных семьях. Пели хорошие песни. Все турне они не расставались с моей книжкой. Получается, я был у них пятым (на вечере состоялась премьера стихотворения Евтушенко «Пятый битл». – Прим. ред.).

У нас тоже была своя знаменитая четверка. Но не музыкантов, а поэтов. Нас пытались поссорить, но ничего не вышло. Андрей Вознесенский – друг моей юности, замечательный поэт. Он и Белла Ахмадулина еще остались в живых из дивного поколения. И они будут жить всегда! С Рождественским у меня были сложные отношения. Хорошо, что, когда он заболел, я успел прочесть ему свежее стихотворение «Шестидесятники». А самая давняя дружба у меня с Искандером. Мы с ним знакомы с 1944 года, вместе ходили на московскую оперетту. Тогда это была единственная возможность увидеть канкан. Ну хватит воспоминаний, перехожу к запискам.

«В стихах многое говорит интонация автора. Кроме вашего избранного на двух аудиокассетах, существуют ли и компакт-диски, ведь формат аудиокниги сегодня стремительно завоевывает популярность?»

В этом году выходит на диске моя любимая поэма «Голубь в Сантьяго». А еще готовится СD с прозой, ее начитает моя сестра.

«Вы закончили работу над монументальным собранием наших поэтов «Строфы века». Каким проектом занимаетесь сейчас?»

Он называется «Десять веков русской поэзии». Каждую пятницу я вывешиваю в Интернете целую страницу стихов очередного поэта из этого огромного трехтомника. А в прошлом году вышел сборник «Памятники не эмигрируют». Эту книгу составляла моя жена. Сказала, что у меня нет вкуса, что я плохой составитель. Удивительно, что получилась такая толстая, но, в общем-то, неплохая книжка. Должен сказать, все мои жены не принадлежали к числу моих поклонниц. Маша, к примеру, обожает Окуджаву…

Реплика из зала: «Евтушенко – гений!»

А справку с печатью можете выдать? Вот я бы ее своей жене показал!

«Знакомы ли вы с поэзией молодых? Какие мысли и чувства она у вас вызывает?»

Некоторым кажется, что проще не рифмовать. Прыгают в верлибр, не понимая, что он выживет, если только будет компенсировать потерю музыки повышенной метафоричностью. Только вот, не зная арифметики, не освоишь высшей математики.

«По Первому каналу с успехом прошло шоу «Минута славы». Ваш «звездный час» растянулся по меньшей мере на четверть века…»

Ну, это вы сильно преуменьшаете! Но все равно спасибо.

«…Но за минуту можно продекламировать стихотворение. Значит, поэт знаменит, пока он звучит?»

Это не совсем так. Знаменитость – понятие неустойчивое. Она то обретается, то пропадает, возвращается, переходит во что-то другое… Но это не самое главное. В конце концов, давайте вспомним строчку Пастернака. Он писал правильно, а ведь сам был на какое-то время самым знаменитым поэтом в мире! Жаль только, что его «Доктор Живаго» был превращен в орудие политической борьбы. Про роман писали: «Нож в спину социализма…» Помилуйте! Каждая пастернаковская страница залита любовью к людям! В тексте нет ни одного отрицательного персонажа. Даже в Комаровском нет ненависти, нет злобы… Пастернак написал о гражданской войне как о печальном недоразумении России. Этот роман находит своих поклонников и в наши дни. Как известно, Юрятин – псевдоним Перми. Так вот местный губернатор решил переименовать одну из железнодорожных станций – то ли «Пермь-2», то ли «Пермь-сортировочная». Теперь Юрятин будет и на карте. Очень правильная идея. А еще при станции строится музей Пастернака.

Я обожал Пастернака как великого мастера. Мне всегда нравились непохожие на меня поэты. В 1959 году, незадолго до кончины, он надписал мне свою книжку. А на словах сказал так: «Маяковский и Есенин совершили в жизни одну ошибку. Я вас очень прошу не повторять ее. Не зовите в стихах собственную смерть! Сила слова такова, что она все превращает в реальность». С того памятного разговора прошло почти 50 лет. Так что факт нашей с вами встречи говорит о том, что я последовал завету Пастернака.

Подготовил
Юрий ТАТАРЕНКО